Снова велел ему заткнуться и не отвлекать, я продолжал:
- Вторая Мировая война была самой жестокой и кровопролитной из всех, когда-либо происходивших…
Князь, как зачарованный, слушал про Брестскую крепость, про лето 41-го, ставшее для нас настоящим кошмаром, про оборону городов-героев. Страшные подробности ленинградской блокады потрясли его по-настоящему, а рассказ о сталинградской битве (тут опять-таки пришлось отвлекаться, показывая на карте, где были эти города) привел в самый настоящий экстаз.
- Слова пана берут за душу! – восклицал Иеремия, снова возбужденно расхаживая взад-вперед по залу. – Значит, уже прижатые к берегу Волги, продолжали драться за каждый дом, за каждый этаж, до последней крупицы пороха, сходясь врукопашную? Молодцы! Настоящие
Рассказ о Курской битве, хочешь не хочешь, опять свелся к танкам. Князь, как зачарованный, повторял: «Тигр»… «Пантера»… Словно своими глазами наблюдал этих бронированных монстров, причинявших – что уж скрывать! – огромные беды нам, пока в Красной Армии не появились более мощные модернизированные танки и САУ. Судя по его горящим глазам, он снова готов был пристать ко мне, требуя соорудить хоть парочку таких вот «волшебных повозок», перед которыми не устояли бы даже многотысячные массы конницы. Поэтому я поспешил закруглиться с Курской битвой, перейдя к форсированию Днепра и освобождению Киева.
- О, чудесный город! – оживился князь. - Славный, величественный! Жаль только, что схизматская ересь пустила там глубокие корни. Пан Адам Кисель ** слишком уж им благоволит! Хотя, чему тут удивляться – он же сам православный… В любом случае, вырвать такой
- Увы, с очень большими! – подтвердил я.
- Что же, таковы превратности войны… А что было потом, пане?
Вкратце завершив рассказ о компании 1943-го года, я перешел к главному. Операция «Багратион» буквально потрясла князя. Он жадно выпытывал подробности, качая головой:
- Провести такую массу войск через густые леса и топи?! Невероятно! Да еще с огромными обозами и … проше пана, как он называет эти волшебные повозки? С тяжелой техникой? И вдобавок, внезапно для неприятеля? Свалиться ему, как снег на голову? Потрясающе! Пр
- Главный удар в Белоруссии наносили войска генерала армии Константина Рокоссовского. Именно за операцию «Багратион» он получил звание Маршала.
- Более чем заслуженно! – одобрительно кивал Иеремия. – Мне кажется, у него фамилия, схожая с польской…
- Да, Рокоссовский был поляком по рождению. А впоследствии его назначили Министром обороны в послевоенной Польше…
- Достойный муж! Хоть и служил московитам. Продолжайте, пане!
Тут дело подошло к очень щекотливому моменту – Варшавскому восстанию. Тому самому, за которое нас до сих пор шпыняют «братья-поляки». Я понимал: надо говорить, взвешивая каждое слово, в противном случае можно испортить все, что с таким трудом достигнуто… Тем более, что до сих пор историки яростно спорят: можно ли было захватить Варшаву летом 44-го, или свою роль сыграла политика, бесконечно чуждая всяких сентиментальностей.
Князь снова не разочаровал меня. Конечно, для него этот вопрос был болезненным, да и трагедия людей, вступивших в неравную схватку с оккупантами, взволновала бы любого нормального человека. Тем не менее, рассудил он здраво:
- Шестьдесят два дня сражаться в городе, захваченном врагом? Поистине, герои! Слава бойцам, но позор командирам! Проше пана, я далеко не идеален, у меня есть недостатки, как у любого смертного, но мне и в голову не пришло бы бросать своих людей в заведомо
«Действительно – подумал я, - Иосиф Виссарионович был кем угодно, но только не дураком».
Чтобы не нагнетать страстей, я удержался от описания страшной картины, которая открылась советским и польским солдатам в январе 45-го, когда они вошли в Варшаву. Вкратце отметил лишь: «Все разрушенное и разоренное было восстановлено после войны…» А потом перешел к взятию Берлина. Иеремия возбужденно потрясал кулаками:
- Есть, есть Бог! Справедливость восторжествовала! Возмездие вернулось туда, где было посеяно зло!
Вкратце упомянув Нюрнбергский процесс, возникновение НАТО и Варшавского Договора, я буквально «проскочил» так называемую эпоху «развитого социализма». А потом пришлось упомянуть Кароля Войтылу – Папу Иоанна Павла II. Вишневецкий был потрясен так, что не сразу пришел в себя.
- О Езус! Матка Бозка! Пане, вы даже представить не можете, какую радость доставили мне! Чтобы сын моего народа стал наместником Божьим на земле?! Святые угодники! Какая великая честь! У меня не хватает слов… Хвала создателю!
А потом речь зашла уже о событиях, до сих пор отдающихся саднящей болью в сердцах многих моих соотечественников. Я поведал о приходе «творца нового мЫшления», о начатой им «перестройке» - хоть и жизненно необходимой, но проведенной с искусством и деликатностью слона, вломившегося в посудную лавку, - и о последствиях всего этого.