Центральное значение в рамках борьбы с объективизмом и космополитизмом приобрело совещание в Институте истории, прошедшее с 15 по 18 октября 1948 г. Заседание, очевидно, было приурочено к юбилею «Истории ВКП(б). Краткий курс». Тем самым символически противопоставлялось марксистко-ленинское учение (в сталинской интерпретации) и буржуазный объективизм. Одним из основных объектов критики стала книга Веселовского, которую все выступающие оценивали как «немарксистскую»; то же обвинение прозвучало и в адрес статьи Яковлева.
15 октября выступление, задававшее общий тон совещания, сделал Б.Д. Греков. Подробно он остановился на книге Веселовского, указав на то, что книга «расходится с основными выводами советской исторической науки, опирающейся на марксистскую методологию»[1350]
. Следом выступал Бахрушин: «Книга… не только не является марксистской книгой, но является в значительной степени проводницей взглядов, которые несовместимы с марксистским миропониманием и с марксистской научной концепцией. В сущности говоря, С.Б. Веселовский сейчас является очень ярким представителем старой юридической школы, школы Соловьева»[1351]. Следующее заявление Бахрушина является показательным в плане его понимания того, как должен работать советский историк: «…Указание на то, что вопрос о возникновении частной собственности есть в значительной степени дискуссионный вопрос, сразу неправильно ставит этот вопрос, поскольку мы имеем совершенно отчетливое указание классиков марксизма, в частности Энгельса, по этому вопросу, вопрос это не дискуссионный, он уже разрешен классиками марксизма»[1352]. Здесь отчетливо проявилось то, что Бахрушин принял (хотя бы внешне) требования, предъявляемые властью к работе советского историка, когда во главу угла ставилось следование указаниям классиков марксизма-ленинизма. Подробно на работе Веселовского остановился Л.В. Черепнин. Он был редактором книги и автором предисловия, поэтому частично претензии, прозвучавшие в адрес Веселовского, касались и его. «Две ссылки на труды классиков марксизма даже нельзя рассматривать как прикрытие, – восклицал докладчик, – потому что совершенно ясно видно, что эти ссылки принадлежат не самому Степану Борисовичу, а очень неудачно вставлены кем-то из редакторов»[1353]. Заметим, что, вероятнее всего, эти цитаты вставил сам Черепнин.На заседании 16 октября А.М. Панкратова вновь вспомнила о Веселовском и его книге. Ее критика возобновилась в новом ключе, опираясь на мысль, что появление книги является признаком неблагополучия в работе с кадрами. «Как мы сможем идеологически воспитывать кадры советской молодежи, если мы будем без всякого ограничения выпускать книги, порочные в своей теоретической основе, подобно книге С.Б. Веселовского… Говорят, что книга Веселовского – явление единичное и случайное. Но где гарантия, что при нашей склонности к примиренчеству это единичное не превратится в множественное, а случайное не станет обычным?»[1354]
– спрашивала А.М. Панкратова.Статья Яковлева, как, впрочем, и вся его остальная деятельность, была подвергнута критике В.И. Шунковым на заседании ученого совета Института истории 18 октября. Докладчик в негативном ключе отметил, что Яковлев показал непреходящее значение трудов Ключевского, в том числе и для советской исторической науки: «…Создается впечатление, что современная историческая наука возникла как простой преемник развития предыдущих прогрессивных учений. Разве здесь не воскуряется фимиам буржуазной науке?»[1355]
. Итоговая резолюция требовала усиления бдительности на «историческом фронте». После случившегося обычно сдержанный Б.Б. Кафенгауз записал в своем дневнике: «Об этих заседаниях осталось тягостное настроение»[1356].Ход заседания осветили в журнале «Вопросы истории». В заключении было написано: «Случайны ли все эти ошибки?… Работа Веселовского вышла с порочным предисловием, за которое несет ответственность весь сектор истории СССР до XIX в. Корень этих ошибок в забвении принципа партийности в науке, в сползании на позиции буржуазного объективизма»[1357]
.