Московская историческая школа в первой половине XX века. Научное творчество Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского, А. И. Яковлева и С. В. Бахрушина

Критика книги Веселовского и статьи Яковлева, очевидно, связана со скрытым противостоянием представителей «старой школы» и историков-марксистов. Все более возрастающая роль «старых специалистов», начиная с середины 1930-х гг., вызывала понятные опасения со стороны представителей нового поколения. Только этим можно объяснить, почему объектом для критики были выбраны в основном историографические работы. Активная публикация работ, посвященных изучению трудов дореволюционных историков и основанных на стандартах научности, принятых до Октябрьской революции, с точки зрения историков-марксистов, была нацелена на укоренение традиций буржуазного объективизма. Это объективно подтачивало то ключевое положение, которое занимали ученики М.Н. Покровского и молодые историки в советской исторической науке.

Возраст не позволял историкам «старой школы» переносить травлю без последствий. Сами кампании привели к тому, что бывшие друзья оказались «по разные стороны баррикад». Яковлев и Веселовский в стане критикуемых, а Бахрушин, несмотря на отдельные негативные выпады, в стане критиковавших. От последнего это требовало и его центральное положение в советской исторической науке. Как справедливо заметила Л.А. Сидорова: «…Корпоративная солидарность, не говоря уже о нравственной позиции историка, в условиях интенсивных идеологических чисток середины века постоянно давали сбои»[1369]. Более того, в отличие от Веселовского и, видимо, Яковлева, Бахрушин в значительной степени принял советский строй.

Яковлев болезненно реагировал на травлю в печати. Ко всему прочему, Отдел агитации и пропаганды ЦК партии в 1949–1950-х гг. проводил проверки в Институте истории, и Яковлев попал под пристальное внимание «органов». По итогам проверок была вынесена следующая резолюция: «Академик С.Б. Веселовский и член-корреспондент А.И. Яковлев проповедовали идеалистические концепции буржуазно-либерального толка, порой сближающиеся с кадетскими»[1370].

Яковлев помнил, так же как многие другие представители его поколения, «Академическое дело» и опасался повторения тех событий. В 1950 г. он написал обстоятельное письмо президенту академии С.И. Вавилову, где отметал все обвинения в «буржуазном объективизме» и напоминал о своих заслугах перед наукой[1371]. И тот действительно заступился за опального историка. Во всяком случае, в фонде С.И. Вавилова сохранилось письмо Яковлева с благодарностью[1372].

Шумиха вокруг книги о холопстве не позволила Яковлеву опубликовать одну из главнейших своих работ, методологический трактат «Эгерсис». По воспоминаниям Л.Н. Пушкарева, когда в Институте узнали о его работе, то позвонили в Отдел науки ЦК. «Вызвали меня в Отдел науки, – передает рассказ Яковлева Л.Н. Пушкарев, – и говорят: „Алексей Иванович, куда это вас занесло? Вам что, «Материализма и эмпириокритицизма» мало? Да все эти вопросы давным-давно уже разработаны Марксом, Энгельсом и Владимиром Ильичем, с которым вы неоднократно встречались. Вы что, умнее классиков марксизма-ленинизма хотите стать? Чего вам не хватает? Вы же уважаемый человек, член-корреспондент Академии наук! Академиком хотите стать? Давайте, мы выберем вас академиком-секретарем Отделения истории и философии… А что? Человек, встречавшийся с В. И. Лениным, руководит всей исторической наукой! Блеск!“ – „Да нет, говорю, блеск и нищета только у куртизанок бывают (по-моему, он так и не понял, что это значит!). А я ученый, историк. Я в себе склонности к административной работе не замечаю. Нет, говорю, руководить не умею!“ – „Ну, нет, так нет. Вы же уже свой главный труд написали – статью о встречах с В. И. Лениным. И спасибо вам за это. Задумаете что еще из истории XVII века написать или источники исторические какие-нибудь издать – пишите, звоните, мы вам поможем, издадим“»[1373]. Понятное дело, что человеку, лично знакомому с Лениным, в глазах идеологов от науки не пристало заниматься методологическими штудиями, возможно, идущими в разрез с работами классиков марксизма-ленинизма.

Книга так и не увидела свет. В концентрированной форме идеи, заложенные в книге, автор изложил в небольшой, самостоятельно напечатанной брошюре под аналогичным названием, которую он раздавал только самым близким друзьям и коллегам. Один экземпляр был обнаружен в фонде академика Л.В. Черепнина[1374].