Московская историческая школа в первой половине XX века. Научное творчество Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского, А. И. Яковлева и С. В. Бахрушина

Анализируя строй западной Руси в составе Русско-Литовского государства в XIII–XVI вв., Готье признавал федеративный характер этого образования. В отношениях между князем и крупными землевладельцами исследователь находил много черт, напоминавших феодализм. Но в то же время автор проявил осторожность и нигде не указал прямо на наличие феодальных порядков ни на Руси, ни в Русско-Литовском государстве, хотя он и отметил многие черты, указывающие на феодализм. Видимо, признавая выводы многих сторонников наличия феодализма в русской и литовской истории (в частности, Н.П. Павлова-Сильванского и М.К. Любавского), он не мог порвать с традицией более старших представителей исторического сообщества, например, Ключевского, отрицавшего феодализм в русской истории. Готье осторожничал, несмотря на то что крупнейший специалист в области истории Литвы, М.К. Любавский, прямо признавал феодальную структуру русско-литовского общества[695]. В традициях Московской школы большую роль в развитии землевладения в Литве историк отводил колонизационным процессам, приведшим к разрыву родовых отношений[696]. Большое влияние на систему землевладения в Литве оказывали Польша и Германия.

В формировании земельного строя Северной и Северо-Восточной Руси большую роль автор отводил колонизации. «Сначала были плотно заняты места, где уже и ранее существовало славянское население: край близь Владимира и Суздаля… вслед за тем стали заселяться лесистые местности нынешней Московской губернии, а с другой стороны, русское население постепенно спускалось по Волге и по нижнему течению Оки… Наконец, русское население подвигалось мало-помалу на северо-восток за Волгу; эта последняя колонизационная волна, продолжавшаяся непрерывно в течение XIII, XIV и XV столетий, сливалась в бассейне Ледовитого океана с такой же колонизационной волной, шедшей из Новгорода»[697], – писал историк.

На новых землях вновь установились порядки, свойственные еще Киевской Руси. Но власть князя стала ощутимее. Одновременно с этим шел процесс развития вотчинного землевладения, пополнение которого проходило за счет пожалований князя[698]. Историк в подробностях описывает социальные отношения внутри вотчины. Он считал, что, жалуя вотчину, князь делегировал владельцу не только право собственности на землю, но и часть «своей державной власти»[699]. Власть вотчинника сочетала в себе элементы частного и государственного права. К XVI в. историк отметил высокий уровень мобильности вотчинных земель, переходивших из рук в руки и тем самым уходивших от повинностей. Это было весьма опасно для государственной казны, вынудив государство принять чрезвычайные меры. Такими мерами стала опричнина, окончательно сломавшая систему старинного княжеского землевладения[700]. Таким образом, в трактовке опричнины Готье ушел от представлений Ключевского о ее бесцельности[701], став ближе к точке зрения С.Ф. Платонова о том, что опричнина была направлена на борьбу с пережитками уездного времени[702].

Значительное распространение получило и церковное землевладение. Автор выделил три источника ее развития: 1) пожалования князей; 2) частные пожалования и 3) колонизационная деятельность монастырей[703].

С образованием Московского государства сформировались условия для дальнейшего развития землевладения. Историк, следуя сложившимся представлениям, считал, что существенную роль в эволюции социального строя сыграла необходимость содержать значительную боеспособную армию для обороны границ. Он писал, что после стояния на Угре татарское иго не закончилось, а превратилось в череду постоянных набегов на Русь. Кроме татарской угрозы приходилось воевать с литовцами и поляками[704]. Отсюда и возникла поместная система. Кроме этого, большую роль продолжала играть колонизация, направившаяся теперь на южные земли. Готье подчеркивал приоритет вольной колонизации, и лишь за ней, с его точки зрения, следовала правительственная. Таким образом, историк встал на точку зрения, характерную для младших историков-москвичей, отдававших приоритет вольным колонизационным процессам. В то же время более старшие коллеги (в частности, М.К. Любавский) придерживались точки зрения, что правительство направляло усилия русских колонистов (см. выше). В этой дискуссии можно усмотреть тот историографический факт, что младшие представители Московской школы в большей степени, нежели старшие, отмежевались от концептуальных идей государственной школы. Для них государство часто не играло доминирующей роли в русской истории. Немаловажно указать и на эволюцию взглядов самого Готье, скорректировавшего свою точку зрения относительно приоритета вольной и правительственной колонизации. Если ранее он отдавал предпочтение последней, то теперь присоединился к точке зрения тех историков, которые подчеркивали приоритет вольной колонизации.