Московская Русь. От княжества до империи XV–XVII вв.

Великий государь покупает услуги умных, отважных и умелых иноверцев, но, стоило бы подчеркнуть, не вводит их ни в боярскую думу, ни в воеводский корпус. Деньги, земли, а татарской знати даже особые почести… словом, много разного жалуют за службу иноверцу в России. Но только не власть.

Вся эта строгая система, как уже говорилось, затрещала по швам во второй половине царствования Алексея Михайловича, продолжала медленно заваливаться при Федоре Алексеевиче и царевне Софье и пришла в состояние руин при Петре I. Всего за сорок—пятьдесят лет последней трети XVII – начала XVIII столетия от нее ничего не осталось.

Великому государю Алексею Михайловичу так понравился поэт, богослов и просветитель Симеон Полоцкий[21], получивший образование на западный лад, притом частично у иезуитов, что царь приблизил его к себе, кажется, рад был пользоваться его советами и отдал ему в научение своих детей. Среди них – и царевича Федора, будущего монарха (1676—1682). В царствование ученика Симеон имел большой вес при дворе и даже получил собственную типографию. Формально это был православный человек, но сколько истинного православия оставалось в его душе, современники могли только гадать. Идейный противник его, добрый консерватор и живая крепость православия Евфимий Чудовский, видел в Симеоне Полоцком волка в овечьей шкуре.

Сам Симеон, ученики его и соратники, прежде всего Сильвестр Медведев, брались за устройство училищ на латинский манер – с латынью в роли основного языка обучения всем тонкостям высокой культуры.

Конечно, русская цивилизация сопротивлялась, и сопротивлялась небезуспешно. Она обрела к середине XVII века опыт создания иных училищ, где в основу преподавания ложился греческий язык. Эти эллино-славянские школы создали почву для возникновения солидного училища иеромонаха Тимофея (по уровню обучения стоявшего между средней школой и университетом). А затем Лихуды учредили первый «вуз» Москвы – Славяно-греко-латинскую академию (1687), имея для этого прекрасную основу в виде отлично подготовленных выпускников Типографской школы Тимофея. И то и другое – серьезные достижения, обретенные самостоятельно, на национальной почве, с присадкою учительства безобидных греков.

Более того, эллино-славянское направление в русской литературе, вступая в полемику с направлением «латинствующих», имело дерзости и знаний в достаточной мере, чтобы повергать неприятеля в диспутах ниц.

Филоэллинами являлись те же Евфимий Чудовский – справщик (редактор) Московского печатного двора, иеромонах Тимофей – ректор Типографского училища, дьякон Иов – автор книги о соловецких святых «Сад спасения», и множество иных деятелей церкви, включая патриархов Иоакима и Адриана.

Однако со времен царствования Алексея Михайловича, особенно же при двух его преемниках, Федоре Алексеевиче и Софье Алексеевне, западное влияние неотвратимо проникало в русскую живопись, литературу, архитектуру, быт (включая моды на платье). Фактически филоэллины вели «арьергардные бои»: воинство их билось честно, не раз одерживало тактические победы, но в целом отступало.

А создание «полков нового строя» постепенно (далеко не сразу!) вывело иноземных военачальников на уровень командного состава высокого ранга, притом начальствовали они уже и над русскими людьми. Военачальники-иноземцы не получали старинного чина «воевода», но оттого не теряли истинной власти, укрытой за новомодными и по этой причине не всем ясными званиями генералов. Притом веру им менять не приходилось.

Так, например, в течение многих десятилетий в русской армии служил и порой начальствовал над целыми армиями генерал Патрик Гордон, шотландец, католик. Полковников же, не знавших православия и не желавших перекрещиваться, к концу XVII века на службе у царей московских было пруд пруди.

Именно это межеумочное состояние, когда духовная основа Московского царства подточена, когда приближение иноверца к царю и выход его к высоким ступеням власти уже не удивляют и не возмущают ни самодержцев православных, ни политическую элиту царства, когда его уже призывают к наставничеству и щедрой рукой расходуют на то государственный ресурс, подготовило обвальную вестернизацию России при Петре I. Вестернизацию, породившую своей необузданной силой, необдуманностью и хаотизмом множество проблем на будущее.

Ну а успехи в области просвещения, достигнутые на национальной почве, включая Славяно-греко-латинскую академию, отошли на второй план – как нечто не вполне нужное в контексте новых проектов государственного развития России.

Могло ли быть иначе? Допустим, миновало бы царя Алексея Михайловича увлечение культурой Литовской Руси, очарование Симеоном Полоцким, так что, может быть, не повернула бы Россия на путь европеизации?

Нет, через какую-то европеизацию все равно пришлось бы пройти Московскому царству.