Московская Русь. От княжества до империи XV–XVII вв.

Дмитрий Моисеевич, публикуя россыпь блестящих эссе, стремился показать: история как профессия – это прежде всего искусство и лишь на периферии – наука, тем более наука, уподобленная «естественным» и «точным» дисциплинам. Из рамок мышления, основанного на тезисе, согласно которому история обязана исследовать и дефинировать «законы развития общества», следует выходить; историку нужно больше творческой свободы и меньше «внутренней редактуры».

Так, например, в историософском этюде «Заметки о викингах, Микенах и пассионарной теории Л.Н. Гумилева» он писал о явлениях, которые историческая наука не способна не только изучить, но порой и просто заметить: «Бог весть, двигает ли народы пассионарная энергия космического происхождения. Или еще какая-нибудь неведомая сила атманического уровня. Или мы суть лаборатория Высших Иных, ставящих на нас бесконечные исторические эксперименты. Или добрый Господь наш творит никем никогда не разгаданный промысел свой, двигая массы и отдавая команды устами гениальных одиночек… Вечное состоит в том, что существует священное неистовство. Оно из тысячелетия в тысячелетие… пребывает в истории. Оно взрывает время от времени покой политиков, военных и ученых. Оно присутствует в истории, это истина. Обладая священным неистовством, люди выполняют невыполнимое, достигают недостижимых целей, отдаются безрассудной отваге и действенному вдохновению. На современной стадии развития историческая наука, антропология и социология не в состоянии этого объяснить. Возможно, это удастся в будущем. А пока в истории остается привкус неразгаданной загадки, тайны».

К сожалению, далеко не все поняли этот месседж, касающийся прежде всего метода.

Страшным разочарованием стал выход в «Книжном обозрении» разгромной рецензии исторического публициста Ильи Кричевского. Не разобравшись в смыслах, заложенных автором в книгу, рецензент жестоко отчитал его за проявления мировоззренческого консерватизма, чуть ли не объявил фашиствующим молодчиком.

Это был первый и единственный раз в жизни Дмитрия Моисеевича, когда он надолго впал в депрессию. Обычно критика и похвала оставляли его равнодушным, во всяком случае, мне не удается вспомнить какого-либо проявления сильных эмоций на этой почве. Но после появления рецензии Кричевского он в течение трех месяцев не мог писать, только повторял в беседах с друзьями и знакомыми: «Не могу себе представить большего непонимания».

Впоследствии, конечно, он нашел в себе силы вернуться к работе.

Между 1999 и 2010 годами у Михайловича вышло несколько статей, посвященных взаимоотношениям Византии и Руси. В них, так или иначе, высказывалась идея, твердым приверженцем которой являлся Дмитрий Моисеевич: Константинополь, помимо религиозного и культурного влияния на Русь, оказал также мощное политическое влияние, фактически «научил» Владимир и Москву искусству самодержавного правления государей, обеспечил в XV веке, уже теряя независимость и прежнее имперское величие, кадры первоклассных дипломатов и администраторов Московской Руси, дал понимание механизмов соправительства.

В 2010-х была подготовлена к изданию большая статья о великом князе Юрии Даниловиче, напечатанная уже после кончины автора. В ней Михайлович показывал, что отношения между Русью и Ордой во второй половине XIII – первой половине XIV столетия не следует трактовать в идеализированном духе, как это делают наиболее экзальтированные евразийцы. Орда вовсе не давала Руси «имперский политический опыт». Правильнее будет сказать, что она увечила имперский политический опыт, уже полученный от Константинополя. В частности, Д.М. Михайлович писал: «Трагическая борьба Москвы и Твери, окончившаяся гибелью Кончаки-Агафьи, святого Михаила Тверского, великого князя Юрия Даниловича и князя Димитрия Грозные Очи, наглядно показывает, что апелляция к иноземной и иноверной власти в борьбе с собственной родней за великокняжеский престол представляла собой чудовищный, антихристианский по своей сути соблазн. Орда корежила нормальные междукняжеские отношения. Орда требовала выражения худших сторон человеческой личности у русских правителей. Орда сеяла рознь и вмешивалась в дела Руси, как громадная костедробилка. Под гнетом ее иной раз одна лишь христианская святость оказывалась спасительной для Владимирской Руси… И невозможно согласиться с современными публицистами, которые время от времени заявляют: Орда-де была политическим учителем Руси, ее объединителем и наставником на пути к империи. В действительности Орда учила скверне, Орда разрушала в русских князьях христианскую добродетель, Орда не объединяла, а раскалывала Русь».

Но в целом последнее десятилетие научного творчества Дмитрия Моисеевича отмечено сравнительно небольшим количеством публикаций. Неудивительно: историк с головой погрузился тогда в преподавательскую работу.