Московская старина: Воспоминания москвичей прошлого столетия

Стал искать случая. Случай представился, и в 1892 году, через наборщика Потапова, я поступил в типографию Кушнерева…

Когда я пришел утром 12 ноября вместе с товарищем Потаповым в наборную и он представил меня заведующему Барышникову, то первый вопрос, который я от него услышал, был следующий:

— Где работал до поступления в нашу типографию и почему ушел?

Я перечислил типографии, в которых работал, и причины, заставившие меня просить работы в данной типографии, как одной из образцовых московских типографий. Это заведующему польстило, и он согласился меня оставить, предварительно задав несколько вопросов технического порядка, дав место среди значительно старших по возрасту, чем я, наборщиков. Мне сказал заведующий, чтобы я нашел кассу плотного корпуса, взял в разборной разбор для журнала «Артист». Там же получил верстатку,* тенакль* и уголок для выставки набора.

Так я вступил в ряды кушнеревцев.

Когда был окончен разбор кассы, то, прежде чем пойти за оригиналом к заведующему, меня предупредили:

— Смотри, не подходи тогда, когда заведующий занят, а выбери момент, когда он сидит один и свободен.

Я это учел: момент оказался подходящий; затем получил два листка, написанных с оборотом мелкого, довольно красивого почерка, без названия статьи, с условием, чтобы этот оригинал был к утру завтрашнего дня кончен.

— Если до вечера не кончишь, — сказал заведующий, — то придется остаться поработать вечером.

Когда я подошел к своему месту, то услышал смех стоящих рядом со мной наборщиков. Меня этот смех немного обескуражил, и я спросил:

— Над чем смеетесь? Неужели я так смешон своей молодостью или еще что?

— Валяй, валяй, Иван Иванов! Приступай к набору. Узнаешь! Небось зав сказал, чтобы к утру кончить?

— Да, сказал! Что же тут страшного? Я набирал и по три листка, а тут — подумаешь! И, кроме того, я не Иванов, а Петров.

Вложив в тенакль оригинал, привернув верстатку за 3³/₄ квадрата,* я приступил к набору.

Первая же строка оригинала заставила меня сильно призадуматься: я не мог разобрать ни одного слова, хотя рукопись казалась очень опрятной. Смех продолжался. Мне было не до смеха, и я решил направиться к товарищу Потапову за советом. Он помог прочесть несколько строк, объяснив мне своеобразность рукописи.

— Если не разберешь чего, лучше спроси, но старайся быть как можно внимательней. Это проба. Беда, если будет грязная корректура. Уволят!

В этой работе у меня то и дело были остановки: я трудно читал рукопись, а спрашивать было стыдно. До обеда я набрал только пятьдесят строк.

На время обеда пришлось взять оригинал с собой, чтобы, выгадав время на обеде, прочитать и спросить у товарищей о неразборчивых словах.

Когда я начал просматривать рукопись, то меня обступили и начали «подзванивать», но товарищ Пасхин взял меня под свое покровительство и помог мне разобраться в написанном.

После обеда у меня дело пошло быстрее, и к концу дня было набрано двести с небольшим строк, или ровно половина оригинала, что меня совсем обескуражило: касса почти пустая, нужно опять разбирать и, кроме того, доканчивать оригинал.

Посоветовавшись с Потаповым, я после ужина приступил к дальнейшей сверхурочной работе, которую продолжал до трех часов ночи и все-таки оригинал не окончил. Осталось набирать на утро около шестидесяти строк. Больше не хватило сил!

Устроившись кое-как на сон, тут же в наборной, около реала,* и уснув около трех часов, я снова начал «вкалывать», чтобы к приходу заведующего закончить оригинал.

Утром во время обхода наборной он подошел ко мне и довольно зычным голосом спросил:

— Разве вы вчера не работали вечером? Почему не окончен оригинал?

Я ответил утвердительно, объяснив, что сейчас заканчиваю и подаю в корректорскую. Вот мой набор. Заканчиваю последнюю гранку. Вышло более четырехсот строк. Он рассмеялся, что-то проворчал себе под нос, пощупал рукой стоявший на уголке набор и сказал, чтобы я скорее давал в корректорскую.

Подав тиснутые гранки на читку в корректорскую, я с нетерпением ожидал их возврата, так как это решало мое дальнейшее пребывание в стенах «Кушнеревки». Момент тревожный! Наборщики же «подзванивали» надо мной и в то же время относились сочувственно, по-товарищески, одобряя:

— Ничего, привыкнешь! Дело обойдется. Не с тем еще придется столкнуться. Иди за новым делом.

Я пошел. На этот раз мне сказали, чтобы нашел кассу кегль* одиннадцатый и взял разбор для Толстого.

Наборщики опять начали подтрунивать, говоря:

— Вот повезло Петрову — с Иванова на Толстого!

Я уже смело отвечал:

— Не запугает! С почерком Л. Н. Толстого я знаком: набирал в типографии Волчанинова.

Перед обедом, когда у меня почти была уже разобрана касса, мне принесли прочитанные гранки моего набора. Все обошлось благополучно: корректура была незначительная, за что я получил одобрение от заведующего.

Так совершилось мое «боевое крещение». Первая проба была закончена, а вторая меня не страшила, и я вступил в ряды кушнеревцев, наборщиков-сдельщиков, заработав на первом деле в журнале «Артист» на статье музыкального критика И. Иванова за сутки 2 рубля 45 копеек.