Московская стена

В жизни Голдстона был короткий, но хорошо запомнившийся период, месяцев пять или шесть, на которые он с головой занырнул в природу снов, управление подсознанием, астральность и прочую эзотерическую дребедень. Случилось это так. Когда он понял, что кошмары повторяются, началась паника. Но идти к психиатру означало признать себя ненормальным. Кроме того, он опасался, что информация утечет в министерство. Потому-то в один прекрасный день обложился пособиями по «тайным методикам» и занялся «самонастройкой». Выход в подсознание был любимым коньком разнообразных гуру в области медитации. Тогда особой пользы эти духовные опыты не принесли, кошмары не прекратились, но сейчас у него имелось наготове сразу несколько рецептов, как же следует поступить. Например, лечь на спину, глубоко дышать и вспоминать при том яркие моменты своей жизни (кажется, так в книгах обычно описывают смерть, подумал Голдстон). Или вот – опять же, лечь, расслабиться, представить себя со стороны – увидеть в деталях каждую часть тела, затем будто слепить его заново из кусков и установить в абстрактной пустоте. Вообразить тропинку, шоссе, любой путь и создать на нем далекий ориентир. Дерево, церковь, гору. После чего двигаться к ориентиру, не отвлекаясь ни на что другое… Голдстон в самом деле лег на кровать – сначала словно Христос, раскинув руки в стороны. Затем, подумав, плотно прижал их к бокам, как прыгун в воду на краю доски. Начал медленно, размеренно дышать, стараясь вытолкнуть из себя с каждым выдохом все повседневное. Вспомнилась фраза из книжки по медитации: «научитесь слышать через музыку в наушниках пение далеких птиц». Но с птицами получалось не очень. Наверху кто-то расхаживал по комнате туда-сюда будто в тюремной камере. За окном над Кремлем прострекотал вертолет. Потом по коридору уборщик с грохотом провез тележку. Голдстон выругался, приложившись с досады кулаком по кровати. И сразу же понял, как надо поступить. К черту пение птиц! К черту шум моря и махи огромного космического маятника. Нужна Стена! Образ, однажды сам всплывший «Титаником» из темных бездн его подсознания. Странный, необъяснимый ужас, который она внушает, быстро пропитывает насквозь тело и затем утаскивает его, отяжелевшее и безвольное, в эти пространственно-временные норы… Он начал дозированно, в режиме замедленной черно-белой съемки, вспоминать сегодняшнюю встречу со Стеной. Отдельные кадры, один за другим. Красная площадь. Советский герб над входом в здание телеграфа. Зеркальная витрина кафе «Елисейские поля», отразившая его прямую, худую фигуру. Бледное, нерадостное лицо курящей девушки у входа в нелегальный бордель… Помогло и выпитое за обедом с физиком вино. Минут через десять Голдстон в самом деле соскользнул – может быть в сон, может, в собственное подсознание, пойманное в ловушку психоделическими трюками.

Нельзя утверждать, что это был тот же самый город и та же самая комната. Но была комната с крохотным, мутным оконцем, а еще прежнее предчувствие – вот-вот за ним придут. «Перестань дергаться, – сразу приказал себе Голдстон. – Это не сон. Если сам не захочешь, никто не придет». Придушив панику, он осмотрелся. Глинобитные серые стены без единого украшения, точно такой же пол с парой оборванных, бесформенных циновок. Узкая кровать с матрасом, больше похожим на простыню. Стол оказался здесь единственным предметом, представлявшим хоть какую-ту ценность. Мощный, крепкий, похожий на толстоногого слона, что возвышается над голой саванной. На столе лежала какая-то бумага. Голдстон подошел и взял ее в руки. Записка. Всего два слова: «Ищи рыжего». Похоже, собственное подсознание оставило ему подсказку. Напоминает о том, что он и сам когда-то знал.

Дощатая дверь едва не свалилась с петель, когда Голдстон настежь распахнул ее. В лицо сразу же плеснуло едкой пылью. «Главное не чихнуть, иначе проснусь», – мелькнуло в голове. Неприглядная улочка, состоявшая из кривобоких одно-двухэтажных домов, выглядела полностью вымершей. Он вспомнил про раздачу хлеба. Может быть, как раз самое время? Глянул сначала направо, потом налево, словно переходил дорогу с движением. Почему-то решил, что центр города должен быть справа. Он прошел двести или триста метров, прежде чем увидел первого живого горожанина. Это был одетый в прежнюю мешковину старик с потухшими, согласными со всем глазами и черной короной волос, переходящей в загорелую лысину.

– Где я могу найти рыжего?

Старик грустно посмотрел на него, вздохнул. Потом все-таки ответил:

– Его все ищут.

– А как его найти?

– Я вот и говорю – все, все его ищут.

Хорошо, попробуем иначе.

– Как выглядит этот рыжий?

– Как? Ну конечно он рыжий!