Московская стена

– Мы… делегация народа российского. Отправлены сюда, чтобы возвестить: опасность миновала. Саранча, пожрав всех грешников, осталась без пищи и передохла!

Раздались хлюпающие звуки. Не стыдясь их присутствия, президент разрыдался. Он навзрыд, до кашля, плакал, всхлипывал и громко сморкался в белый носовой платочек. Выплакавшись, подал знак подняться к себе на сцену. Колька, который по-прежнему ни черта не понимал, оглянулся на Ворона, но тот только мотнул лохматой головой – мол, иди куда зовут. Похоже, президент собирался обнять по очереди всех участников «делегации», но, учуяв запах давно не мытых тел, ограничился одним только Колькой. Борода у него была мягкая и воздушная, и пахло от него все тем же небесным ладаном. Колька позавидовал: моются они здесь, однако – даром что конец света.

– Слава тебе Господи! Закончил ты наши страдания! – широко перекрестившись, провозгласил президент, отпустив от себя Кольку, и вновь опустился на колени – мягко, по-кошачьи, не издав никаких стучащих или шаркающих звуков. Только сейчас Колька заметил: в глубине сцены, там, где прежде, скорее всего, стоял униженный сейчас трехметровый бюст Ленина, к стене прикреплена высокая, в человеческий рост икона с множеством фигур. Но едва президент начал молиться, Ворон выдал еще один финт – взял да и бухнулся на колени рядом. А когда, истово крестясь, заговорил, подумалось – все, рехнулся командир под землей.

– Славу, славу воссылаем! – взвыл он на весь невидимый в темноте зал. – Благую весть принесли мы вам! Грешники вымерли все до единого, остались лишь праведники! Земля очищена!

– Слава тебе, слава!

Президент молился так, что только макушка сверкала в воздухе. Туда-сюда. Туда-сюда. Улучив момент, Ворон оглянулся, показав злобную, мрачную ухмылку. Все тут же для Кольки прояснилось. Нет, не сошел с ума командир. Зачем тогда несет эту ахинею?

– Страна наша преобразилась до неузнаваемости! – снова вдохновенно зашелся Ворон. – Первым делом, убрали мы капище языческое на Красной площади! Выкинули мертвяка из могилы, облили бензином и пожгли! Мавзолей разнесли по камешку, а на месте том поставили крест, чтоб освятил он место опоганенное! С башен кремлевских скинули звезды красные, раскололись те на тысячи острых кусков…

Командир будто молитву отчитывал – с ритмом, растяжками и даже подпевкой. Как и президент, часто крестился, кланялся до земли. Со стороны выходило что-то вроде соревнования – кто больше поклонов отмашет.

– Чудо, великое чудо!

– Виденье было над Москвой – тысячи народу его заметили. Всадник белый, размеров невообразимых, скакал по воздуху и обронил плащ. Накрыл тот плащ Москву как покрывалом, и ощутили люди, будто в воздухе запахло розовым маслом… Видение то сочли за знамение – Бог избрал страну нашу и народ наш из всех остальных земель и народов, чтоб несли другим правду Божью…

Президенту, видимо, рассказ этот чрезвычайно понравился, потому как ни с того ни с сего он истошно выкрикнул на весь зал:

– Москва – третий Рим, а четвертому не бывать!

– Воистину! – подхватил Ворон и едва слышно фыркнул от смеха. – На вече народном установлено вместо светского церковное правление! Теперь везде, куда ни придешь, царит дух благочестия и святости! По телевидению и радио, на улицах, в вагонах метро вещаются непрерывно молебны и богослужения! Для ношения одобрена специальная одежда, скромная и неброская. Дабы воспитать новое, не подпорченное грехом поколение, деток с трех лет забирают у родителей…

Показалось Кольке, что президент застыл на мгновенье – видимо, засомневался. Но потом пересилил себя, принялся отжигать поклоны с прежней силою, да еще приговаривая:

– Рай! Истинный рай! Истинны-ы-ы-й!

Диггер тихонько ржал в кулак, а Кольке, напротив, от всего этого представления стало неприкаянно и тоскливо. Знал он, непонятно откуда, дурное это веселье. Зачем Ворон комедию затеял? Чего добивается? Что-то нехорошее сгущалось в воздухе. Кольке померещилось даже, что может он разглядеть это колыхающееся, преломляющее свет загустение, нависшее прямо над центром сцены. Командир, между тем, широко крестясь, снова забредил, громко и торжественно выговаривая каждое слово:

– Теперь же, устроив повсеместно жизнь по церковным законам, народ российский решил призвать к себе того, кто по праву должен им править…

Повисла пауза. Ворон явно ею наслаждался. Президент, пойманный фразой командира на полпути, отчаянно завибрировал где-то на отметке в сорок пять градусов. Кольке показалось, что не выйдет он из пике, грохнется сейчас на пол.

– Царя! Призвать царя! – выдохнул концовку Ворон.

Слово это как волшебное заклинание тут же подхватило падавшего ниц президента, выпрямило его, помогло гордо расправить плечи. Он застыл, уставившись на икону, будто и сам одеревенел.

Ворон, между тем, наконец подобрался к финалу:

– …Ради того и спустились мы сюда, в освященные вашим святым подвигом катакомбы, дабы на коленях умолять об этой великой, немыслимой милости – стать нашим царем, самодержцем всероссийским…