Московские французы в 1812 году. От московского пожара до Березины

Печальное зрелище! Но было совершенно необходимо избавиться от всего, что замедляло движение. Солдаты и гражданские становились все более агрессивными, эгоистичными и равнодушными к чужим страданиям, как позднее поведали уцелевшие. Каждый желал в первую очередь спасти свою собственную шкуру. Солидарность первых дней уходила по мере того, как усиливались страдания. «Начали обирать мертвецов, — рассказывала г-жа Домерг, — а иногда и умирающих, сокращая тем самым их мучения; нападать на еще живых лошадей, которым перерезали горло, невзирая на упорное сопротивление и жуткую ругань их владельцев. Как только животное было забито, возле туши собирались группки, начинавшие драку между собой за эту жалкую добычу. Те, кому посчастливилось раздобыть несколько кусков мяса, бережно хранили их на ужин. Горе отставшему, горе тому, кто отбился от своей банды, кто, измученный голодом и усталостью, с наступлением ночи подходил к уже разбитому бивуаку и умолял предоставить ему место там! Его безжалостно прогоняли и оставляли умирать в нескольких шагах.» Банды — это мелкие группы, насчитывавшие от восьми до десяти человек, объединившихся, чтобы вместе отступать и добывать съестные припасы. Жажда жизни толкала людей к объединению; и горе тому, кто остался один, — у него не было практически ни единого шанса остаться в живых. В минуты испытаний человек часто становится жестоким!

28 октября/9 ноября 1812 года, пройдя путь длинною в 90 лье^{192}, армия достигла Смоленска, но в городе оказалось очень мало припасов, во всяком случае их было недостаточно, чтобы накормить всех выживших. Люди дрались за то, чтобы получить хоть немного еды. Хвост колонны, которой шла эта разложившаяся армия, был особенно агрессивен. «Это были солдаты разных народностей, — констатировала г-жа Фюзий, — не принадлежавшие ни к одной части или, по крайней мере, оставившие их, одни — потому что их полки были почти полностью уничтожены, другие — потому что не желали больше сражаться. Они побросали ружья и брели наугад, но были так многочисленны, что перекрывали движение на узких или трудных участках дороги. Они крали и грабили, в том числе своих вожаков и своих товарищей, и вносили беспорядок всюду, где проходили. Их часто пытались свести в воинскую часть, но это ни разу не удалось; мы прошли часть пути с этими людьми, а часть — с арьергардом». Разумеется, такие попутчики не могли не внушать г-же Фюзий беспокойства.

В Смоленске солдаты и гражданские не задержались. Наполеон желал ускорить возвращение, понимая размах катастрофы, переживаемой этими людьми. Итак, 2/14 ноября они покинули город. Г-жа Фюзий, по-прежнему следующая с обозом, отчаивалась все больше и больше. «Мы двигались по снегу через поля, — рассказывала она, — потому что мощеных дорог не было вовсе. Бедные лошади проваливались в него по брюхо и были совершенно без сил, потому что весь день не ели. И вот в полночь я ехала, не имея никаких вещей, кроме тех, что на мне, не зная, где нахожусь, и умирая от холода. В два часа ночи мы достигли колонны, тащившей пушки. Была суббота, 14-е. […] В этот момент я находилась в совершенном отчаянии. Всю ночь карета очень медленно продвигалась при свете горящих деревень, под грохот пушек. Я видела, как из рядов выходили несчастные раненые; одни, измученные голодом, просили у нас поесть, другие, умирая от холода, умоляли взять их в карету и молили о помощи, которой мы не могли им оказать: их было слишком много! Те, кто следовали за армией, умоляли взять их детей, нести которых у них уже не было сил. Это была горестная сцена; мы страдали и от своих бедствий, и от чужих». Вспомним также смерть артиста Перру под Смоленском!^{193}

Бивуак в Красном. 16 ноября 1812 года