Московские истории

– Здесь недалеко. Вам все объяснят, – с убийственным равнодушием повторил первый.

– Вы другие слова знаете? – вконец разозлился я.

Он ожидаемо не ответил.

Машина быстро ехала по ночной Москве. Я смотрел на проносящиеся дома и фонари невидящим взглядом и отчего-то думал про КГБ, НКВД и другие русские страшилки, которыми со времен Советского Союза пугали добрую половину мира. В реальности все оказалось значительно прозаичнее и оттого значительно страшнее. Я не знал, куда и зачем меня везут, хотя сел в машину сам, безо всякого насилия, шантажа или принуждения. Более того, я не знал даже, кто меня везет. Нет, я видел удостоверение, но до меня только теперь дошло, что я не считал ни фамилии, ни должности. Одну только аббревиатуру. Как моему визитеру удалось показать мне удостоверение таким хитрым образом? И ведь я сам впустил к себе в дом этих безликих, как манекены, людей. Это было глупо, нерационально, невозможно.

Наваждение какое-то. Или в бульварных романах пишут правду и они действительно используют гипноз? Тем временем машина попетляла темными проулками, свернула и остановилась возле непримечательного здания. Я завертел головой, пытаясь сообразить, где мы, и понимая, что в очередной раз упустил самое важное.

– Приехали?

– Я же говорил, тут недалеко, – без намека на эмоцию сообщил первый, что постарше, и распахнул дверцу.

Меня вывели из машины, провели в здание через заднюю неприметную дверь, поводили путаными коридорами таким образом, что запомнить дорогу оказалось совершенно невозможно, и завели в кабинет. Обстановка здесь была более чем аскетичная: металлический шкаф с запертыми на ключ дверцами, стол, пара стульев и… и никого. Я обернулся к своим безликим сопровождающим, но наткнулся на закрытую дверь.

Что, черт побери, происходит?!

В голову почему-то полезли мысли о людях, приговоренных к смертной казни, которых ломали и доводили до умопомрачения ожиданием. Ведь не так страшно умереть, как жить в постоянном ожидании смерти. От этой мысли внутри что-то предательски дрогнуло, а ноги сделались слабыми, словно мышцы заменили ватой. Я присел на стул возле стола и попытался успокоиться.

«Никто тут не собирается умирать. И вообще никто мне ничего плохого не сделает. Во-первых, не за что: я никому не причинил зла. Во-вторых, хотели бы, уже давно бы все сделали», – увещевал голос разума. Но мука ожидания и пытка неизвестностью продолжались.

Впрочем, недолго.

Через некоторое время дверь открылась, и в кабинет вошел незнакомый человек. Этот был другой, не из тех, что пришли ко мне домой на ночь глядя. Но если бы меня попросили составить фоторобот этого и двоих предыдущих, я бы, наверное, нарисовал три одинаковых портрета. Человек сел напротив меня и бросил на стол папку.

– Доброй ночи, господин Хаген, – с уже привычной вежливой бесстрастностью приветствовал он. – Хотите воды? Или чаю?

– Еще покурить предложите, – натянуто отшутился я.

– У нас не курят, – сухо ответил он. – Так что мы будем с вами делать?

Этот простой вопрос был произнесен с такой интонацией, что я ощутил на себе тяжесть вины во всех грехах человечества, хотя готов был поклясться на Библии, что ни в чем не виноват.

– Я не понимаю.

– Смешная фраза, – без улыбки кивнул мой собеседник. – Всякий разговор здесь с нее начинается, кто бы ни сидел на вашем месте.

– Быть может, вы хотя бы представитесь и объясните мне, в чем дело? – Голос мой едва не дал петуха.

Я нервничал. Собеседник был спокоен. И это его спокойствие делало его правым априори. Но ведь я не был виноват! Что заставляло нервничать сильнее.

– Иванов моя фамилия, если вам это интересно.

– Иван Иванович?

– Нет. Сергей Станиславович.

– Объясните мне, Сергей Станиславович, – взмолился я. – Что я здесь делаю посреди ночи?

– Сидите на стуле. Ответите на пару вопросов и пойдете домой. Если ответы меня устроят. Когда вы последний раз встречались с господином Бирюковым?

У меня закружилась голова. Окружающая реальность снова начала напоминать безумную фантазию Чарльза Доджсона[20], придуманную по просьбе маленькой Алисы Лидделл[21]. И ощущение безумия крепло.

– Я не знаю никакого господина Бирюкова.

Мой оппонент посмотрел на меня как на ребенка с перемазанным малиной ртом, который врет, что не трогал варенья. Пальцы неспешно раскрыли лежащую на столе папку, выудили несколько фотоснимков.

– Это вы с господином Бирюковым возле аэропорта.

Передо мной легла фотография: я на выходе из здания аэровокзала. За моим плечом серый пиджак. Серый пиджак улыбается одними губами, я недоволен.

– А это возле вашего банка.

На стол передо мной шлепнулся еще один снимок. Я вылезаю из черного «Мерседеса». Серый пиджак из салона протягивает мне папку.

– Это фото сделано сегодня утром, – озвучил метнувшуюся в голове мысль Сергей Станиславович. – Вы выходите из машины господина Бирюкова.

– Я не знал, что его фамилия Бирюков. Я даже имени его не знаю.

– Вы ехали в его машине, он вам документы передал. – В ровном голосе был недвусмысленный намек.