Московские каникулы

Московские каникулы

ДОЛГИЙ ПУТЬ ДОМОЙ Драма в трех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Е л е н а  С т о г о в а.

В а л ь к а — ее сын.

Д о н н и к о в.

Е в г е н и я  А р к а д ь е в н а — его мать.

Г а й д а м а к а.

В л а д и м и р  А р т у р о в и ч  К л е п а н.

М а р и я  П е т р о в н а  Г н е в ы ш е в а.

З о л ь н ы й.

Н и н а  И в а н о в н а  З о л ь н а я — его жена.

Л и д а.

К и м  А н ы г и н.

Действие происходит:

в первой картине — в августе 1958 года в сибирском селе Родники,

во второй картине — 31 декабря 1939 года в Харькове,

в третьей картине — в марте 1940 года в Москве,

в четвертой — седьмой картинах — в августе 1958 года в Родниках.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Двор дома Стоговых в Родниках. Справа — часть рубленого деревянного дома с пристроенной к нему открытой верандой, на которую выходят обитая войлоком дверь и окно со ставнями.

Слева — ворота и калитка на улицу, возле них — невысокий штабель бревен. В глубине — несколько фруктовых деревьев и огород, за ними — сарай. Высокий забор с маленькой калиткой отделяет двор от виднеющегося за ним здания больницы.

Теплый августовский день идет к концу. На веранде вокруг накрытого стола хлопочет Е л е н а  С т о г о в а. Она красива той спокойной красотой, которая не блекнет от времени.

Тихо открывается калитка, во двор входит  М а р и я  П е т р о в н а  Г н е в ы ш е в а, энергичная пятидесятилетняя женщина с охотничьей двустволкой в руках. Она неслышно подходит к веранде и наводит двустволку на Елену.

М а р и я  П е т р о в н а (громко). Руки вверх!

Е л е н а. Ой! (От неожиданности роняет тарелку.)

Мария Петровна хохочет.

(С досадой.) Очень смешно… (Подбирает осколки.)

М а р и я  П е т р о в н а (поднимаясь на веранду). Посуду бить — к счастью. (Протягивает двустволку.) Держи, подарок новорожденному.

Е л е н а. Твое любимое ружье?..

М а р и я  П е т р о в н а. Бери, бери! Хватит Вальке с дробовичком промышлять.

Е л е н а. Скоро ему негде будет охотиться.

М а р и я  П е т р о в н а. Это почему же?

Е л е н а. Взял с меня слово, что вернемся в Харьков. На родину потянуло.

М а р и я  П е т р о в н а. Да сколько ему было-то, когда вы в Родники эвакуировались? Год? Полтора?

Е л е н а (с улыбкой). Один год, два месяца и пять дней…

М а р и я  П е т р о в н а. А ты говоришь — родина!

Е л е н а. А я говорю — родина… Не смейся, пожалуйста. Вот я совсем сибирячкой стала, а вспомню наши холодногорские закаты — сердце и защемит… Хоть и не осталось у меня там никого…

Через калитку со стороны больницы входит  Н и н а  И в а н о в н а  З о л ь н а я. Это полная женщина лет тридцати пяти. В руках — блюдо с пирогом под салфеткой.

Н и н а (торжественно). Дорогая Елена Михайловна, поздравляю с совершеннолетием любимого сына, прошу принять от меня и Степана Игнатьевича этот скромный подарок. (Снимает салфетку.) Может, и не так фигурно, как в городе пекут, зато из хороших продуктов.

Е л е н а. Спасибо, Нина Ивановна. А почему вы одна?

Н и н а. Я вперед пришла, помочь, если надо. (Оживляясь.) Представляете — сейчас к нам Гайдамака ворвался. В дверь не успел протиснуться — сразу ругаться! Почему врачи на полевых станах мало бывают?! Мол, из-за пустяковой зубной боли приходится косовицу бросать, в больницу ехать! Это в мой огород камешек.

М а р и я  П е т р о в н а. Целый булыжник.

Н и н а. Ну, я не растерялась: если боль, говорю, пустяковая, нечего работу бросать. А настоящая зубная боль — такая же почтенная болезнь, как и прочие. Тут Гайдамака наш как взовьется…

Е л е н а (перебивает). Что-то я Алешки не видела сегодня.