Московские легенды. По заветной дороге российской истории

«Из них, — пишет в своей брошюре Снегирев о владельцах и обитателях дома, — особенно обращает на себя внимание Московский Главнокомандующий граф Ростопчин, сроднивший свое имя с судьбою Москвы в 1812 году… Если драгоценен для нас надгробный памятник над прахом великого мужа, то тем драгоценнее его дом, представитель его образа жизни и обихода, свидетель его дел и слов, предсмертных обетов, воздыханий и молитв. Там его немой прах, здесь его дух; там мрачно и таинственно, здесь все еще живо и очевидно. Редко кто посетит его загородную и уединенную могилу, которая только возвещает общий человечеству удел — тление; но всяк, кто пройдет мимо дома его, по большой улице города, невольно вспомнит знаменитого хозяина. (Ростопчин покоится на Пятницком кладбище, давно вошедшем в черту Москвы, и на дальнейшем нашем пути по Троицкой дороге мы посетим его. — В. М.) Так жители с берегов Темзы, Сены и Рейна с некоторым подобострастием останавливаются пред домом графа Ростопчина в Москве и, указывая на него, говорят: „Здесь жил тот, кто сжег Москву, уступленную Наполеону“».

Это было написано полтораста лет тому назад. Конечно, теперь «жители берегов Темзы, Сены и Рейна» здесь не останавливаются и не произносят тех слов, которые произносили когда-то. Но соотечественниками Ростопчина его имя не забывалось в прошлом веке и не забыто в нынешнем. Каждый, хоть немного заинтересовавшийся Отечественной войной 1812 года и особенно событиями, связанными с Москвой, в самом начале своих занятий встречается с ним как с одним из главных действующих лиц этой эпохи. Знают его имя и читатели самого читаемого романа Л. Н. Толстого «Война и мир», в нескольких главах которого говорится о Ростопчине, причем действие этих эпизодов происходит в его доме на Большой Лубянке и возле него.

Федор Васильевич Ростопчин принадлежал к той части московского общества второй половины XVIII — начала XIX века, которая играла огромную роль в жизни древней столицы. Этот круг составляли вельможи, по тем или иным причинам вынужденные оставить двор и из Петербурга переехать на жительство в Москву. Императрица Екатерина II относилась к этим москвичам с настороженностью и нелюбовью, подозревая в них намерение «сопротивляться доброму порядку».

Но в Москве к ним относились по-иному. Н. М. Карамзин, вспоминая Москву екатерининских времен, вступает в полемику с императрицей. «Со времен Екатерины Великой, — пишет он, — Москва прослыла республикою. Там, без сомнения, более свободы, но не в мыслях, а в жизни; более разговоров, толков о делах общественных, нежели здесь в Петербурге, где мы развлекаемся двором, обязанностями службы, исканиями, личностями. Там более людей, которые живут для удовольствия, следственно, нередко скучают и рады всякому случаю поговорить с живостию, но весьма невинною. Здесь сцена, там зрители, здесь действуют, там судят, не всегда справедливо, но всегда с любовию к справедливости. Глас народа — глас Божий, а в Москве более народа, нежели в Петербурге.

Во время Екатерины доживали там век свой многие люди, знаменитые родом и чином, уважаемые двором и публикою. В домах их собиралось лучшее дворянство: слушали хозяина и пересказывали друг другу слова его. Сии почтенные старцы управляли образом мыслей».

О них пишет А. С. Грибоедов в «Горе от ума»: «Что за тузы в Москве живут!..» Их вспоминает и А. С. Пушкин, заставший некоторых и любивший побеседовать с ними: «Некогда в Москве пребывало богатое неслужащее боярство, вельможи, оставившие двор, люди независимые, беспечные, страстные к безвредному злоречию и к дешевому хлебосольству».

В 1811 году, когда Ростопчин приобрел дом на Большой Лубянке, он проживал в Москве на положении отставного вельможи.

В прошлом — служба в Петербурге при дворе Екатерины II, затем при Павле I, при котором он фантастически возвысился и разбогател: занимал должности кабинет-министра по иностранным делам, члена Императорского совета, Великого канцлера ордена Иоанна Иерусалимского и ряда других такого же высокого ранга, получил генеральский чин, титул графа Российской империи, много земель и крестьян. Но в последний год павловского царствования Ростопчин попал в опалу — и оказался в Москве.

В яркой череде московского «неслужащего боярства», представляющей собою галерею замечательных личностей, оригиналов и чудаков, Ростопчин занимал одно из первых мест. Почти все мемуаристы, писавшие о Москве того времени, упоминают его в своих сочинениях.