Московские легенды. По заветной дороге российской истории

Официальная правительственная политика в отношениях с Наполеоном подвергалась критике во всех слоях русского общества, в том числе и при дворе. О необходимости подготовки к обороне России от войск Наполеона говорили военные, государственные деятели, дворяне, профессора, студенты, литераторы, но это были отдельные, разрозненные люди, и каждый действовал на свой страх, делал то, что велела ему его совесть.

В 1807 году Ростопчин издал небольшую книжку «Мысли вслух на Красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева». Для характеристики литературного таланта Ростопчина приведу два авторитетных отзыва. Первый — В. Г. Белинского: «К замечательнейшим повестям прошлого года принадлежит повесть графа Ростопчина „Ох, французы!“ (напечатана в 1842 году, написана в 1806-м. — В. М.) …она сама есть верное зеркало нравов старины и дышит умом и юмором того времени, которого знаменитейший автор был из самых примечательнейших представителей»; второй — А. И. Герцена о той же повести: «Много юмора, остроты и меткого взгляда». По содержанию, идеям, стилю и времени создания повесть и «Мысли вслух…» очень близки друг к другу, они трактуют о русской французомании, которой были подвержены образованные, вернее, полуобразованные люди в высшем и среднем слоях русского общества.

В «Мыслях вслух…» Ростопчин рассказывает о том, как отставной подполковник, ефремовский дворянин Сила Андреевич Богатырев, присев для отдохновения на Красном крыльце в Московском Кремле, «положа локти на колена, поддерживая седую голову, стал думать вслух», и далее следует его речь:

«Господи помилуй! да будет ли этому конец? долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворив молитву и, плюнув, сказать французу: „Сгинь ты, дьявольское наваждение! ступай в ад или восвояси, все равно, — только не будь на Руси“.

Прости Господи! ужли Бог Русь на то создал, чтоб она кормила, поила и богатила всю дрянь заморскую, а ей, кормилице, и спасибо никто не скажет? Ее же бранят все не на живот, а на смерть. Приедет француз с виселицы, все его наперехват, а он еще ломается, говорит: либо принц, либо богач, за верность и веру пострадал, а он, собака, холоп, либо купчишка, либо подьячий, либо поп-расстрига от страха убежал из своей земли. Поманерится недели две да и пустится либо в торг, либо в воспитание, а иной и грамоте-то плохо знает…

Спаси Господи! чему детей нынче учат! выговаривать чисто по-французски, вывертывать ноги и всклокачивать голову. Тот умен и хорош, которого француз за своего брата примет. Как же им любить свою землю, когда они и русский язык плохо знают? Как им стоять за веру, за царя и за Отечество, когда они закону Божьему не учены и когда русских считают за медведей? Мозг у них в тупее (тупей — модная прическа. — В. М.), сердце в руках, а душа в языке; понять нельзя, что врут и что делают. Всему свое названье: Бог помочь — Bon jour (добрый день, фр.), отец — Monsieur (господин, фр), старуха мать — Maman (маман, фр.), холоп — Mon ami (мой друг, фр), Москва — Ridicule (нелепица, смех, фр.), Россия — Fi donc (фи! — междометие, выражающее презрение и отвращение, фр.). Сущие дети и духом и телом, так и состареются.

Господи помилуй! только и видишь, что молодежь, одетую, обутую по-французски; и словом, и делом, и помышлением французскую. Отечество их на Кузнецком мосту, а царство небесное — Париж».

Пятнадцать лет спустя, в 1823 году, Ростопчин так прокомментировал причину написания этой книги и ее смысл: «Небольшое сочинение, изданное мною в 1807 году, имело своим назначением предупредить жителей городов против французов, живших в России, которые стремились приучить умы к мысли пасть перед армиями Наполеона. Я не говорил о них доброго, но мы были в войне, а потому и позволительно русским не любить их в сию эпоху. Но война кончилась, русский, забыв злобу, возвращается к симпатиями, существующим всегда между двумя великодушными народами».

С годами истинные намерения Наполеона в отношении России становились очевиднее и яснее. В 1811 — начале 1812 года Александр I стал возвращать на службу противников политики умиротворения Наполеона и капитуляции перед ним. В марте 1812 года он предложил Ростопчину пост генерал-губернатора Москвы, или, как тогда эту должность чаще называли, московского главнокомандующего. Ростопчин вспоминает, что император при разговоре «особенно напирал на важность этого поста при настоящих обстоятельствах и на пользу, доставляемую моей службой».