«Широка, просторна страна родная! — писал он, вспоминая свои детские переживания. — Бедна она внешними эффектами, но богата красотами духа!.. И есть одно украшение смиренных селений… Божьи храмы с колокольнями смотрятся в зеркало русских рек. С детства привык я, мой милый друг, видеть такую именно картину на своей родине, на берегах родной Оки. Войдешь у нас в Липицах на горку позади села, посмотришь на долину Оки, верст на сорок видно вдаль. Только в ближайших деревнях своего и соседнего прихода разбираешь отдельные дома, а дальше заметны лишь здания Божьих храмов: красная тешиловская церковь, белая церковь в Лужках, в Пущине, в Тульчине, а на горизонте в тумане высятся каширские колокольни…
Приедешь, бывало, домой на Пасху. Выйдешь к реке. На несколько верст разлилась, затопила всю равнину. И слышишь по воде со всех сторон радостный пасхальный трезвон во славу Христа воскресшего… Ярко и ласково светит весеннее солнышко, шумно бегут по канавам мутные потоки, важно расхаживают по земле грачи, вся земля проснулась и начала дышать, зеленеет уже травка. Оживает природа, и смиренный народ справляет праздник Воскресения. Слышишь, бывало, как несется над рекой пасхальный звон, будто волны новой жизни вливаются в душу, слезы навертываются на глазах. Долго и молча стоишь зачарованный…»
Подобное описанному Илларионом ощущение единства родного пейзажа, храма и светлой радости жизни — и после многих лет советской атеистической пропаганды — все-таки жило в сознании и памяти народа. Всем памятно, с каким восторгом и замиранием сердца читались ходившие в шестидесятые годы в самиздатских копиях «Крохотки» А. И. Солженицына, и особенно миниатюра о церквах «Путешествуя вдоль Оки», в которой речь шла о тех же местах, о которых рассказывает митрополит Илларион. И хотя Солженицын пишет о разрушении, о гибели, об уничтожении, о торжестве зла и смерти духа, читателем вычитывалось иное — о теплящейся еще жизни и о надежде на воскрешение.
Илларион в своем образовании прошел традиционный путь сына священника: духовное училище, семинария, Московская духовная академия. Академию он окончил со степенью кандидата и был оставлен при ней для продолжения научной деятельности в области богословия и для преподавания. Темой его научных исследований стало изучение православного учения о роли Церкви в православии. «Вне церковной жизни, — утверждал молодой богослов, — нет истинной веры».
В 1913 году он принял постриг и был наречен Илларионом. В том же году он был утвержден в звании профессора Московской духовной академии, четыре года спустя избран ее инспектором. Иллариона любили и преподаватели, и студенты. На Поместном соборе Русской православной церкви в 1917 году, собравшемся для восстановления в Русской церкви патриаршества, убедительная и яркая, образная речь Иллариона оказала большое влияние на мнение Собора.
«Зовут Москву сердцем России, — говорил Илларион. — Но где же в Москве бьется русское сердце? На бирже? В торговых рядах? На Кузнецком мосту? Оно бьется, конечно, в Кремле. Но где в Кремле? В окружном суде? Или в солдатских казармах? Нет, в Успенском соборе. Там, у переднего правого столпа должно биться русское православное сердце». (Илларион имеет в виду историческое патриаршее место в соборе, опустевшее после отмены патриаршества Петром I.)
Патриаршество было восстановлено на заседании Собора в 1918 году, уже после революции. На патриарший престол был избран митрополит Московский и Коломенский Тихон (Белавин). Илларион становится его ближайшим помощником, им был написан ряд патриарших посланий и обращений.
В 1919 году Иллариона арестовали в первый раз, около двух месяцев он просидел в Бутырской тюрьме. Через год — новый арест и год пребывания в концлагере в Архангельске. В 1920 году патриарх Тихон назначает Иллариона епископом Верейским. По отбытии срока Илларион поселяется у своего друга — отца Владимира (Страхова) — монаха Сретенского монастыря. Живя в Сретенском монастыре, Илларион продолжает работать в патриархии, совершает службы в Донском монастыре, где живет патриарх, и в Сретенском.