Московские легенды. По заветной дороге российской истории

То, чего мы страшились, о чем леденящая догадка еще с первого шага стиснула виски: мы увидели в петлицах кителя следы ромбов. Тот, кто носил этот китель, видимо, был высок. Где-то на полках, пониже, лежали, наверное, его синие галифе. Комдив? Комкор? Командарм? Неясный отпечаток всех ромбов скрыл его звание. Как хорошо, что здесь одна только лампочка, один тусклый глазок на привязи шнура — зрелище изувеченных петлиц с вырванными знаками различия нестерпимо, как и проколы аккуратно обметанных дырочек над карманами, — все, что осталось от брони орденов. Хаки! Защитный цвет! От кого защитный — от Юденича, Врангеля, Колчака, белополяков, Чжан Цзолина на КВЖД? Насколько он старше нас? Лет на десять-двенадцать: он мог успеть, а мы нет — носить подпольную кличку, видеть Ленина, идти по этапу в туруханскую ссылку.

…А покупатель все лопочет и лопочет, не пряча своего счастья. А у прилавка шепот:

— Кожаные брюки сорок восьмой бывают?

— В начале недели, — говорит продавщица. Здесь еще умеют предсказывать будущее?

По каким дням доставляют сюда товары? Ночью? На рассвете?

— В начале недели, — повторяет продавщица, и я слышу в ее голосе презрение к этому мешковатому парню, переступившему в круговерти столичных лавок не разгаданный им порог Сретенки.

Звуки слабого гудка донеслись до нашего слуха, и мы увидели на соседнем прилавке игрушечный паровоз. Он тащил по металлическому кругу пассажирский состав.

— У вас много таких? — спросил Володя.

— Много? — как беззвучное эхо отозвалась девушка, удивляясь наивному вопросу. — Единственная…

— Возьмете? — спросила продавщица. — Прекрасная игрушка!

^{„Сильный зверь слон…“ Лубок ХVIII в.}

Володя медленно повернулся, посмотрел в упор на девушку и без всякой оглядки, забыв, где он, сказал, как сказал бы Мите Черненко, Юрию Жукову, Мише Розенфельду, всем, кого знал как самого себя:

— Поверьте, девушка, этой игрушке уже никогда не быть прекрасной! Никогда!»

Владимир Михайлович Бубекин вскоре был арестован как враг народа — и сгинул на Лубянке…

После войны магазин стал обычной комиссионкой и в этом качестве окончил свое существование вместе с домом.

До недавнего времени Сретенка заканчивалась — с левой и правой стороны — домами, которые одним своим фасадом выходили на Сретенку, а другим — на Сухаревскую площадь Садового кольца. Эти угловые дома четко определяли границу улицы и площади.

В 1960-е–1980-е годы дома были снесены, с ними заодно прихватили несколько соседних зданий и по улице, и по Садовому кольцу. На их месте по обеим сторонам Сретенки образовались пустыри на них два спуска в метро, ряды торговых палаток и, как почти у каждой станции московского метро, маленький рынок, на котором торгуют с рук луком-петрушкой и прочими мелочами… С левой стороны Сретенки, где был комиссионный магазин, в 2001 году построили универмаг, над которым по вечерам зажигается слово «Макдоналдс». С правой так и остался пустырь с палатками.

За палатками гудит Садовое кольцо.

Сухаревская площадь

^{О. А. Кадоль. Шереметевская больница. Литография 1830-х гг.}

За палатками гудит Садовое кольцо. Плотным, рычащим, дымящим, разноцветным потоком, заполняя его во всю ширину, от тротуара до тротуара, по мертвому серому асфальту мчатся машины.

Мы обычно не обращаем внимания на значение и смысл примелькавшихся городских названий. Но если задуматься над тем, что эта улица называется Садовым кольцом, то нельзя не признать, что название звучит по крайней мере насмешкой над здравым смыслом.

Когда оно возникло, улица действительно была вся в садах. И это было в общем-то сравнительно недавно; о садах на Садовом кольце рассказывают не только предания, их можно увидеть на фотографиях и кинокадрах, их помнят москвичи старшего поколения.

Сады и палисадники на Садовом кольце были уничтожены по Генеральному плану реконструкции Москвы 1935 года в 1936–1937 годах.

Однако раз уж речь зашла о названии Садового кольца, то представляется удобный случай поговорить о том, почему Садовое и почему кольцо. Как и все истинно московские названия, это название представляет собой иероглиф, заключающий в себе содержание целой книги.