Московские легенды. По заветной дороге российской истории

Бог просит от нас благотворений: не одной лишь благой беседы, но и приношения благих дел. Поставленный над людьми, высоты ради земного твоего царствия, будь кроток к требующим твоей помощи, памятуя высшую над тобой державу горней власти. Отверзай уши твои к нищете страждущей, да и сам обрящешь слух Божий к твоим прошениям, ибо каковы мы бываем к нашим клевретам, таковым обрящем к себе и своего Владыку. Как всегда бодрствует кормчий, так и царский многоочитый ум должен твердо содержать правила доброго закона, иссушая потоки беззакония, да не погрязнет в волнах неправды корабль всемерныя жизни. Принимай хотящих советовать тебе благое, а не домогающихся только ласкательств, ибо одни радеют воистину о пользе, другие же заботятся только об угождении власти.

Паче всякой власти царствия земного украшает царя венец благочестия; славно показывать силу свою супостатам, покорным же — человеколюбие и, побеждая врагов силой оружия, невооруженною любовью быть побежденным от своих. Не возбранять согрешающим есть только грех, ибо если кто и живет законно, но прилепляется к беззаконным, тот бывает осужден от Бога, как соучастник в злых делах; почитай творящих добро и запрещай делающих зло; твердо и непоколебимо стой за православную веру, отрясая гнилые еретические учения, чтобы содержать то, чему научили нас апостолы, и что передали нам божественные отцы.

Так подобает тебе мудрствовать и к той же истине руководить подчиненных тебе людей, не почитая ничего выше и богоугоднее сей царственной заботы».

На несколько месяцев казни и бесчинства опричников в Москве прекратились, затем все пошло по-прежнему.

Митрополит в беседах с глазу на глаз и прилюдно увещевал царя остановить беззаконные и жестокие расправы, ходатайствовал за опальных. Об одной из таких увещевательных речей сохранился рассказ современника.

Однажды, в воскресный день, во время обедни, в Успенский собор явился царь в сопровождении множества опричников и бояр. Все они были одеты в шутовскую одежду, имитирующую монашескую: в черные ризы, на головах — высокие шлыки. Иван Грозный подошел к Филиппу и остановился возле него, ожидая благословения. Но митрополит стоял, смотря на образ Спасителя, будто не заметил царя. Тогда кто-то из бояр сказал:

— Владыко, это же государь! Благослови его.

^{Митрополит Филипп. Клеймо житийной иконы}

Филипп посмотрел на царя и проговорил:

— В сем виде, в сем одеянии странном не узнаю царя православного, не узнаю и в делах царства… О государь! мы здесь приносим жертвы бескровные Богу, а за алтарем льется невинная кровь христианская. С тех пор как солнце сияет на небе, не видано, не слыхано, чтобы цари благочестивые возмущали собственную державу столь ужасно! В самых неверных, языческих царствах есть закон и правда, есть милосердие к людям, а в России нет их! Достояние и жизнь граждан не имеют защиты. Везде грабежи, везде убийства. И совершаются именем царским! Ты высок на троне, но есть Всевышний — Судия наш и твой. Как предстанешь на суд Его? Обагренный кровию невинных, оглушаемый воплем их муки, ибо самые камни под ногами твоими вопиют о мести?! Государь, вещаю яко пастырь душ.

Царь в гневе закричал на него:

— Филипп, ужели думаешь переменить волю нашу? Не лучше ли быть тебе одних с нами мыслей?

— Боюся Бога единого, — отвечал митрополит. — Где же вера моя, если буду молчать?

Иван Грозный ударил жезлом о каменный пол и сказал, как рассказывает современник, «голосом страшным»:

— Чернец! Доселе я излишне щадил вас, мятежников, отныне буду таким, каковым вы меня нарицаете! — И с этими словами вышел из собора.

Народ московский, который наполнял храм, все это видел и слышал.

Лишенный возможности говорить с царем, Филипп посылал Ивану Грозному письма-грамоты, в которых уговаривал его опомниться. Письма митрополита не сохранились. Царь в гневе говорил о них, что это пустые, ничего не значащие бумажки, а чтобы унизить автора, называл их «филькиными грамотами» — и уничтожал. Но Филипп продолжал посылать свои грамоты царю.

В конце концов Иван Грозный обвинил Филиппа в «измене», в чем он обычно обвинял свои жертвы, и повелел произвести следствие о «злых умыслах» митрополита. Монахи Соловецкого монастыря под пытками дали требуемые от них клеветнические показания на своего игумена.