Московские стрельцы второй половины XVII – начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки»

От московских стрельцов часто требовалось выполнение задач, стоящих на грани морально-этических норм и закона. Подобные задачи требовали большой выдержки и дисциплины. Без безусловной верности царю и присяге выполнение таких приказов было бы невозможным. Например, в 1654 г. патриарх Никон распорядился собрать по Москве иконы «по образцу картин франкских и польских», выколоть иконам глаза и носить их по городу. Носить иконы должны были московские стрельцы[68]. В 1657 г. под Валуйками крымскими татарами был убит русский переводчик Г. Бельский. В качестве ответной акции наряд московских стрельцов был отправлен на Крымское подворье для взятия крымского посла под стражу. Посол Мухаммед-имелдеш со свитой оказал сопротивление, столкновение вылилось в штурм стрельцами резиденции посла, в ходе которого Мухаммед-имелдеш погиб[69]. Именно московским стрельцам поручалась охрана иностранных посольств. При этом послы и члены их свиты часто переступали правила проживания на своем подворье, что неминуемо вело к конфликтам с охраной. Случалось, стрельцы получали ранения и даже гибли во время драк, спровоцированных иностранцами: «В 1663 г. стрельцам, стоящим на карауле у Серпуховских ворот, пришлось вступить в схватку с группой немцев, отбивших лошадь у одного холопа. При задержании немцы пустили в ход шпаги и попытались скрыться. Дело дошло до стрельбы…»[70]. В 1678 г. стрелецкий караул подвергся нападению свиты английского посланника, причем один стрелец был убит[71]. От стрельцов требовалась большая выдержка, т. к. неосторожное действие по отношению к членам посольства могло спровоцировать серьезный международный скандал.

б) Стойкость на поле боя при любом варианте развития событий. В 1660 г. в битве под Полонкой (Ляховичами) русское войско потерпело поражение. Конные дворянские сотни и рейтарские эскадроны отступили, пехота – московские стрельцы и солдаты «нового строя» – была окружена польскими отрядами: «Поляки боярина нашего и воеводу князь Ивана Андреевича Хованского за ево беспутную дерзость, что он кинулся с двемя тысечи конных да с тремя приказы московскими противу двадцати тысечь и шел не строем, не успели и отыкатца, а конные выдали – побежали, а пеших лутчих людей побили з две тысечи человек, а конных малая часть побита, да Михайло Ознобишина (московского стрелецкого голову. —А.П.) убили ж…»[72]. Несмотря на отступление русской конницы с поля боя, приказы московских стрельцов долго отбивались от польской конницы за импровизированной засекой из поваленных деревьев: «Лишь пехота, в кучу сбившись, отступила в порядке на добрых полмили и в березняке неком, наподобие пасеки окопанном, остановившись со всякой амуницией и инфантерией, оборонялась. Урон она нам тут причинила больший, нежели в решающей битве… и много других воинов, как выстрелами, так и бердышами поразили…»[73]. Московские стрельцы и солдаты «нового строя», исчерпав средства к обороне, подвергаясь артиллерийскому обстрелу, выступили из засек и пошли на прорыв. Понеся большие потери, они сумели пробиться сквозь польские отряды и выйти к Полоцку, на соединение с конницей воеводы Хованского. Годом ранее, в битве при Конотопе, стойкость московских стрелецких приказов позволила воеводе Трубецкому свести результат сражения из стратегического поражения к тактическому[74].

Стойкость московских стрельцов во второй половине XVII в. воспринималась уже как некая непременная отличительная черта этих подразделений. Факты бегства стрельцов с поля боя не прослеживаются ни во время Тринадцатилетней войны, ни во время восстания Степана Разина, ни во время русско-турецких войн. Возможно, подобная традиция – «стоять до последнего» – родилась на полях сражений Тринадцатилетней войны, когда основной ударной силой противника была кавалерия, будь то польские и литовские гусары или татарские огланы. Русская поместная конница, пусть и усиленная рейтарскими эскадронами нового строя, придерживалась старинной степной тактики, при которой отступление серьезным грехом не считалось, поэтому в случае внезапного отхода конницы русская пехота должна была полагаться только на себя, никакой помощи ждать было неоткуда. Вражеская конница, способная догнать и изрубить беглецов, чужая, незнакомая местность, двойственное отношение местного населения, помимо присяги, религии и воспитания, являлись эффективными дисциплинирующими факторами. Стрелец, помышлявший о бегстве, понимал, что единственный способ выжить и победить – это держать строй, вести огонь и выполнять приказы командиров. Иначе беглеца почти неминуемо ждала смерть.