Московские сумерки

– Особенно ходить пешком ночью, да еще в таком криминогенном районе, как я читал в газетах. А не позволите ли мне разделить ваше приключение и проводить вас до дому?

Она бросила на него быстрый взгляд:

– Пожалуйста, не утруждайте себя. Это довольно далеко от вашего посольства.

– Но мне бы хотелось добавить к своей коллекции станций метро еще одну. Никогда еще не приходилось бывать на «Коломенской».

– В самом деле? Я предпочитаю ходить одна. Надеюсь, я не выгляжу грубой, но после спектакля я всегда выжатая как лимон. Боюсь, не получится из меня остроумной собеседницы.

Молча они просидели до следующей остановки, «Кропоткинской», находящейся в районе старинных городских особняков (некоторые все еще пустовали со времен революции), который Герцен называл Сен-Жерменским предместьем Москвы.

Мартин не знал, как снова начать разговор, ибо взгляд ее ничего не выражал, но в конце концов она, похоже, стряхнула с себя оцепенение и сама пришла ему на выручку.

– А как вы нашли дорогу до нашего театра? – спросила она. – Я никогда прежде не видала в нем иностранцев.

– Я узнал ее от Гуго.

– А где вы встретились с ним?

– На Арбате. Я купил у него картину. Я надеялся, что, возможно, увижу его на сегодняшнем спектакле.

– А почему надеялись?

– Он сказал, что он ваш ухажер. Она сердито сдвинула брови.

– Вовсе нет. Он просто друг. И даже им не станет, если не перестанет трепаться. Гуго часто хвастается тем, чего у него нет.

– Да ладно вам. Я рад, что Гуго сказал мне о спектакле. Он великолепен.

– Булгаков – великий писатель. Его имя – это уже девяносто процентов успеха.

– На свете множество великих писателей, чьи произведения никогда не воплощались в хорошие постановки.

– Ну что ж, тогда поставьте остальные десять процентов в заслугу Валерию. Он ведь может сделать стоящий спектакль из чего угодно.

– В таком случае я тоже считаю его гениальным.

Мартин решил, что между Валерием и Алиной сложились, или существовали в прошлом, далеко не простые отношения.

– Ну а как все-таки вы умудрились достать билет на наш спектакль? – продолжала она. – Мы же далеко не самая знаменитая труппа на свете, хотя о работе Валерия и хорошо известно в Москве. Да и помещение театра очень мало – вы же сами видели. Обычно все билеты раскупаются за месяц вперед. У вас, должно быть, есть связи?

– У меня есть доллары.

– Может, Гуго продал вам билетик? Хотя нет, у него билета не могло быть. Он же никого, кроме меня, не знает настолько близко, чтобы достать билет. Все же, как вы достали его?

Он было собрался рассказать как, а она начала опять:

– Екатерина Михайловна упомянула про американское посольство. Вы там работаете? У вас там есть возможность доставать билеты?

– Да, я там работаю.

– А что за работа?

– Я специальный помощник культурного атташе. Это значит, что я должен читать русские книги и знать русских художников. И за это я получаю жалованье. Ну, еще я встречаюсь с разными людьми, у которых есть возможность достать театральные билеты.

– А сколько вы уже прожили в Москве?

– Да почти два года. Срок моего пребывания уже заканчивается.

– А что будет потом?

– Я исчезну подобно Золушке.

– Как это?

– Золушка – это героиня английской сказки. В ней бедной девушке ее крестная мать – добрая волшебница – дарит волшебное платье, предоставляет слуг и все такое прочее, чтобы та могла предстать на балу перед принцем, но с условием, что ровно в полночь все это превратится и убогий хлам…

– Тогда это похоже на меня в спектакле. Пока он идет – я заколдована, но после него я возвращаюсь в свое прежнее состояние.

Мартин не мог не рассмеяться.

– Но в вашем случае колдовство не исчезает полностью, потому что самое лучшее остается. Полагаю, как и в сказке про Золушку, – в ней принц повсюду искал ее.

– Вы мне льстите. Это что, так принято у американцев?

– Не знаю. А у других американцев, которых вы знавали, тоже медовые языки?

– Других американцев мне знать не доводилось, – ответила она.

– Никого?

– Никого.

– В таком случае надеюсь, что первый из них вас не разочаровал.

На эту реплику она ничего не ответила.

– Та картина, что я купил у Гуго… – начал снова Мартин. – Он сказал, что ее написали вы.

– Он сказал и другое – будто он мой ухажер. Не верьте тому, что говорит Гуго.

– Но это же ведь точно ваш портрет, хоть и несколько необычный. Гуго пояснил, что это автопортрет художницы.

– А он вам нравится?

– В нем чувствуется большой талант. Она улыбнулась.

– У меня был друг, который тоже приобрел как-то одну из ваших работ, – сказал Мартин. – Он тоже американец.

– Интересно, как же он приобрел ее? Может, тоже у Гуго?

– Его звали Чарльз Хатчинс. Вы не знали его?

– Кажется, я уже говорила, что не знала никаких американцев.

– В самом деле?

– Раз уж картина от меня ушла, у нее начинается собственная жизнь. Она путешествует, где захочет. Бог знает где. Поэтому-то я и не люблю продавать свои работы. Разве может нравиться, когда незнакомые люди заглядывают тебе в душу?

– А тогда зачем же вы их продаете?

– Каждый должен жить. Я не могу жить на ту зарплату, что получаю за свою работу.

– Где же вы работаете?