Московский бридж. Начало

Следующие два лета расширенный «Форсинг» играл в Ронишах – в спортивном городке Рижского университета. Он находился в городке Клапкалнциемс на Рижском взморье.

Я решил поехать туда на новом красном «Запорожце», купленном осенью 1975 года. (Кстати, на деньги, одолженные у Кози Олиной и Коли Бахвалова.) А поскольку и водительские права были приобретены мной только в то же самое время, считалось, что ехать со мной опасно. Во всяком случае, все домашние в один голос сказали, что посадить со мной в «Запорожец» мою дочь Аньку будет просто преступлением.

Пожертвовать собой (то есть сопровождать меня в моей поездке) решил Володя Кузнецов, который работал у меня в группе. Он уже какое-то время играл в бридж. Поэтому-то и решил поехать в Клапкалнциемс.

За «Форсинг» играли Вилен Нестеров с Оскаром Штительманом, Леня Орман с Петром Александровичем Сластениным и я с Сашей Рубашевым. Вторая сборная Москвы состояла из таких трех пар: Сережа Солнцев (сын Юрия Константиновича) – Юра Соколов, Володя Иванов – Феликс Французов, Толя Гуторов – Володя Кузнецов.

*        *        *

Толя Гуторов был моим учителем… по самогоноварению. Однажды он пришел ко мне на Преображенку с бутылкой самогона. Самогон мне показался фантастически хорошим. И Толя предложил мне на пару недель свой самогонный аппарат и, конечно, поделился рецептом. Рецепт был довольно прост. На трехлитровую банку с водой – пачка дрожжей и килограмм сахара. Все это выдерживается в течение двух недель и потом перегоняется в скороварке, которая как будто бы была предназначена для самогоноварения.

В результате получаются две бутылки самогона при себестоимости около 50 копеек за бутылку (при магазинной цене на водку 3.62). Впоследствии я упростил конструкцию Толиного аппарата (стеклянного змеевика, который он заказывал у химиков). В магазине «Пионер» на Тверской улице (тогда – улице Горького) я купил несколько дюралевых трубок. Вставил их одна в другую. По внутренней трубке шли пары от сусла, а по внешней, противотоком, – холодная вода.

Самогон получался отменный. А я еще настаивал его на коре дуба, которая тогда продавалась в аптеках. Однажды я попробовал настаивать самогон на полыни. А на полыни я его стал настаивать, потому что мне в то время нравилось пить вермут, который к полыни имеет некоторое отношение. Так вот, когда я попробовал свой самогон настаивать на полыни, получилась ужасающая гадость. И я эти две гадостные бутылки пожалел выбрасывать, куда-то их засунул, и они у меня долго без дела стояли.

На всех «семейных» играх на Преображенке (в узком кругу с Виленом и Оскаром) самогон мой пользовался большим успехом. Но как-то, когда мы в очередной раз собрались поиграть, самогон у меня кончился. Я сказал об этом Вилену и Оскару. Они, конечно, погрустнели немного. Но мы продолжали играть.

И вот где-то в середине вечера Вилен спросил у меня: а что, мол,  вообще ничего нет выпить? И я ответил, что действительно абсолютно ничего выпить в доме нет. «Совсем ничего?» – переспросил Вилен. «Совсем, – сказал я, – правда…» Тут я вспомнил про две бутылки самогона, настоянные на полыни. Вилен с Оскаром посмотрели на меня, ожидая продолжения фразы. «…Правда, – сказал я, – у меня есть две бутылки самогона, настоянные на полыни, но это какая-то…» Естественно, Вилен велел мне немедленно эти две бутылки принести. И когда они попробовали мой полынный самогон, то сказали, что ничего лучше в своей жизни не пили. Мне показалось, что они на меня немного обиделись. И мне пришлось убеждать их, что я действительно думал, что этот самогон пить нельзя. Постепенно они, как мне казалось тогда, поверили мне.

*        *        *

Еще несколько слов о Вилене. В воспоминаниях бриджистов о нем часто стало проскальзывать, что он сильно пил. Что, дескать, пил Вилен так, что это, конечно, сказывалось на его игре, и что его дисквалифицировали за это на какое-то время, и что его партнеру Оскару Штительману приходилось его на руках выносить с турнира, и все такое прочее.

Ну что я могу на это сказать? У меня нет оснований не верить моим товарищам по бриджу, когда они что-то вспоминают. Тем более, когда вспоминают о Вилене, к которому наверняка питали добрые чувства. Но я хочу оставить и свои воспоминания на этот счет.

Я знал Вилена и встречался с ним не только за карточным столом, но и в различных других ситуациях, в течение почти 25 лет. И за это время я ни разу не видел его в социально недопустимом состоянии.