Читаем Московский бридж. Начало полностью

Да, Вилен любил выпить и получал от этого удовольствие. Но если кто-то считает, что это сказывалось на его игре, то я хотел бы спросить этого человека – а приходилось ли ему побеждать Вилена, когда тот играл, что-то выпив. Мне приходилось играть с ним за бутылкой водки или коньяка. Например, в поезде, после турнира. Удавалось иногда и переигрывать его. Подчеркну – иногда. Но удавалось мне это только потому, что я никогда, ни при каких обстоятельствах, не мог и помыслить, что выпитое Виленом могло как-то существенно сказаться на его игре. И если бы я хоть раз подумал, что вот сейчас, когда Вилен расслабился, я могу, скажем, дать легкую контру, вот тогда мне и пришел бы конец. Потому что, если тебе кажется, что Вилен немного расслабился, то это только оттого, что ему так захотелось тебе это представить. Он просто решил немного подурачиться.

Вот таким мне помнится Вилен. И таковы мои о нем воспоминания. И я прошу всех присовокупить их в своей памяти к другим воспоминаниям о нем.

*        *        *

В 76-м в Ронишах никаких высоких мест мы не заняли. Но вспоминаю я этот турнир с большой теплотой. И я, и все наши чувствовали себя там расслабленными и счастливыми.

Должен сказать, что играть с Сашей Рубашовым мне было очень приятно. До Ронишей мы пару раз играли с Сашей в Москве. Как-то пошли мы с ним к Феликсу Французову. А у Феликса была такая здоровенная собака, черная и вся в кудряшках. В тот момент, когда мы входили в квартиру Феликса (напомню, что мы жили тогда все в квартирах), Саша ел мороженое в вафельном стаканчике. И только Саша вошел в дверь, как пес (мне кажется, что это был именно пес) поднялся на него на задних лапах. Возможно, в это время он оказался уже выше Саши. И Саша от неожиданности выпустил мороженое из рук. Пес не дал этому мороженому коснуться пола, он поймал его на лету и мгновенно проглотил. А Саша, который уже в это время успел оправиться от первого испуга, стал шарить глазами по полу, отыскивая свое мороженое. И никак не хотел мне поверить, что его мороженое уже давным-давно в желудке у пса.

Вилен как-то назвал Сашу в каком-то разговоре Гароццо.  (Для тех, кому это имя ни о чем не говорит, скажу, что Бенито Гароццо – десятикратный чемпион мира по бриджу.) Я спросил Вилена, почему он так назвал Сашу. Вилен ответил, что Саша похож на то фото Гароццо, которое Вилен где-то видел. А когда Вилен встречал Сашу перед очередной игрой, он ему говорил: «Гароццо, Гароццо, пойдем с тобой бороться!» Саша на это всегда улыбался своей лучезарной улыбкой.

Последнее, что я слышал о Саше, был рассказ Славы Демина (по телефону из Парижа). Слава приглашал Сашу поиграть летом 2007 года в Рыбинске, в центре Спорта и отдыха «Дёмино». Саша колебался – поездка стоила недешево. Но потом сказал: «Однова живем!», и они туда поехали. Заняли второе место. Конечно, оба были страшно довольны этим. И через несколько месяцев, в том же году, 30 декабря, Саши не стало.

*        *        *

Возвращаюсь к рассказу о Ронишах. На следующий год к нам присоединился Слава Демин. Но за расширенный «Форсинг» он не играл. Ехали мы в Клапкалнциемс на двух машинах. Я уже считался тогда опытным водителем: в моем активе были две жуткие зимы в Москве. И Таня с Анькой ехали со мной на нашем красном «Запорожце». Слава Демин с Леней Орманом – на Славиных «Жигулях». Скорости на дорогах в тот год резко возросли. А вороны к этому еще не приспособились. Они не успевали взлетать. Поэтому на дороге было полно раздавленных ворон. Интересно, что такое явление наблюдалось только в 1977 году. На следующий год вороны каким-то непостижимым образом приспособились к возросшим скоростям машин.

В «Жигулях» за руль сел Леня Орман. И сказал, что они нас ждать не будут. Договорились встретиться в каком-то маленьком городишке на полдороге. И мы тронулись вслед за ними.

Ехали быстро. Несчастные вороны встречались все время. Мы говорили, когда их видели, что вот, мол, это Орманы ворон давят. Мой «Запорожец» мог развить скорость 118 километров в час. Но при условии, что на педаль газа будет положен кирпич. Образно выражаясь, конечно. В том смысле, что педаль газа должна была все время быть вдавленной в пол. Она у меня так и была вдавлена в пол.

Когда мы приехали к месту нашей встречи, народ еще не вышел из Славиных «Жигулей». Они сидели там и спорили, через сколько часов я приеду. Доверия к «Запорожцу» тогда не было ни у кого.

*        *        *

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное