Московский Джокер

По предварительным оценкам…Что же еще следует из этих самых предварительных? Которые, коль скоро они пошли не по инстанции, а легли прямо на этот дачный стол, как раз можно считать вполне надежно установленными. Что?

Во-первых, совершенно ясно, что заваруха возникла внутри группировки под командованием Толмачева. Никому другому не удалось бы устроить какой-то там, ни хрена себе, огневой контакт – и при этом, судя по количеству жертв, вполне капитальный – почти, можно сказать, в центре Москвы, и не подвергнуться сокрушительным ответным мерам. Не лечь под еще более капитальную огневую атаку, хотя бы со стороны того же Московского Управления ФСК.

Устроил Толмачев, больше некому. Но почему его уже больше не боятся? Или, может, еще и боятся, но уже не так, не в полном объеме. Если бы боялись по-прежнему, то не обращались бы выше через его голову. Что же поменялось?

Произошло побоище на вокзале. Да еще в далеком Токио пощипали каких-то финансовых спекулей.

А в результате этих событий позиции всемогущего, по общему мнению, генерал-лейтенанта Толмачева показались московскому ФСК так капитально ослаблены, что его действия можно и нужно обсуждать в разных докладных записочках.

Туда же и его собственный помощник. Если бы он считал, что Толмачев в самой силе и в ближайшее время еще более усилится, то бумага из ФСК… Много занятных приключений могла бы она пережить, по столам многих ответственных чинов из Администрации попутешествовать. Под благовидными и всегда уместными предлогами получения отзыва эксперта, «мнения специалиста» и тому подобного. Но уж во всяком случае, не легла бы она в такое «эксклюзивное» время на этот подносик. На этот столик. Не слетела бы, как с ветвей этих деревьев, или уж прямо с утреннего, еще белесого неба.

Но пока Толмачев занимает свою должность, его не могут не бояться. Его не могут тыкать носом, как нашкодившего школьника, в какую-то там перестрелку на каком-то там вокзале.

Но его не только тычут носом, но, кажется, готовы уже и жахнуть по затылку.

А это почему же такое?

А такое бывает уже не по расчету, а только с великого страха.

Подивился на это президент и в мыслях как бы прошелся еще раз по цепочке своих выводов. Толмачев, выходило, начал колоть дрова. Валять Ваньку и рвать на куски его шапку. Пугать народ до потери пульса и понятий о субординации. До забвения неколебимого чиновничье-армейского правила «Не высовываться».

До сих пор эмоции такой силы мог и должен был внушать только сам президент. А теперь что же получается?

Вот что: генерал-лейтенант так, до такой степени напугал служивых людей, что тем самым оказался как бы не на своей территории. Тут речь уже шла сугубо о президентских прерогативах. Логика строения высшей государственной власти диктовала в такой ситуации задать вопрос: если ты такой могущественный, то почему ты еще не президент?

А может, ты и еще покруче, чем все эти «жалкие» слова и устаревшие устало-либеральные понятия? Может, ты Терминатор, десантированный к растерявшимся людишкам из двадцать первого века? Но почему ты тогда еще не диктатор?

Из-за деревьев возник помощник и протянул телефонную трубку.

– Толмачев, – доложил спокойно президенту, а сам опять исчез среди летней зелени.

Генерал извинился за ранний звонок, многозначительно объяснив его тем, что «обстоятельства – чрезвычайны». А затем голосом, хорошо передававшим взволнованность и полную уверенность в конечном успехе, повторил примерно все то же, о чем президент только что прочитал в докладной ФСК.

«Значит, – отметил про себя президент, – он страхуется на всякий случай, понимая, что массированный огневой контакт на московском вокзале вряд ли может пройти незамеченным. Но страхуется нелепо, дребезжаще, без особого расчета, что поверят ему и его версии событий. Генерал делает этот звонок и ведет этот разговор несобранно. Неподготовленно. Непрофессионально. Это Толмачев-то? Да, это Толмачев. Он позвонил и доложился. Как бы перехватывая инициативу у возможных кляузников. Как бы действуя по всем канонам и правилам аппаратной борьбы за существование. Но как он это сделал? Как выкинул кость на крыльцо. А ведь мог бы куда богаче и толковее все устроить. И объяснения, и оправдания. (Ежели даже напортачил, и таковые потребовались.) А тогда по отношению к кому эта его небрежность? Ясно же, к кому: к единственной персоне, только и имеющей право на проявление небрежности, которую в этом случае, кстати говоря, называют “царственной”. К первому лицу в государстве».

– Вы внутри были? Сколько там, в этом вагоне? – спросил президент, как бы уже напоследок вспомнив некий пустячок.

– Точный подсчет под протокол не произведен. Но визуально можно прикинуть, что речь идет о нескольких миллиардах. Может, даже порядка десяти миллиардов. Или около того. Вы не волнуйтесь. Мои люди в настоящий момент осуществляют сплошную блокаду вагона и прилегающей территории. Комар носа не подточит.