Московский Джокер

– Нет, Пафнутий, в меня так ничего не войдет. Если не возражаешь, я тебе буду вопросы задавать. А если будешь один ты говорить, я все равно ничего не пойму.

– Да валяй, Герб, какие наши годы? Допрашивай, пытай, только потчевать гостя заморского не забывай.

Герб понял, что прыжок по воздуху с одного континента на другой не прошел для Пафнутия даром. Это был, конечно, понятный и знакомый опытным питокам эффект: нервы Пафнутия расслабились и легко резонировали с микровзрывами в крови коньячного спирта.

– Ты свое задание выполнил?

– А как же? Стоит Запад на своем месте, никуда не делся. Чего и нам желает.

– Чего желает?

– Чтобы и мы никуда не делись. Так, на всякий случай. А то ведь он все равно не заметит, делись мы куда или все еще тут вот сидим, гутарим под коньячок.

– Так уж и не заметит?

– Ну разве что правительство как-то на это и чихнет. Да и то, что ему в случае нашего полнейшего исчезновения придется Госдеп сокращать. А под сокращение кому охота попадать? Вот чиновник вашингтонский и озаботится. Вот он, глядишь, и затоскует. И затрепещет, пес несытый.

– А как же дружественный нам американский народ?

– Меня ведь не встретили. Герб, там жара нечеловеческая, в этом аэропорту имени Кеннеди, прости нас грешных и помилуй. Около сорока, представляешь? Тридцать пять-тридцать восемь, и стопроцентная влажность.

– Короче, Пафнутий. Ты решил вернуться через три дня. Почему?

– Так я же тебе о чем толкую? Жара, ну совершенно дикая, ну ты пойми это. Небо, нет, ты все равно не поверишь. Небо, Герб, совершенно желтое.

– Что же ты хочешь? «Город желтого дьявола», так ту местность и припечатал Буревестник пролетарский.

– Ты не смейся, не суй мне перо из буревестниковских ляжек.

– Да я не смеюсь. Уж больно ты суровым вернулся. Прямо как Амундсен замороженный.

– Ты что думаешь, вот вы тут сидите у Садового Кольца и прямо вы уже такие несчастные? Прямо у вас тут смог, и нечем дышать, и через озоновую дыру вас космос жестким излучением охерачивает? Ведь скажи, ты так и думаешь?

– А что, разве это не так?

– Да в том-то и дело, Герб, что ты глуп. Как сорок тысяч братьев, между нами говоря, глупее быть не могут, и ты, и все ваши окосевшие от пива дуремары на Смоляге.

Герб подумал, что вот же как бывает, только что пил человек за его и всех прочих питьевых знакомых здоровье, а не прошло и минуты, как все они оказались записаны по разряду дуремаров.

Но строго судить Пафнутия, конечно же, не следовало. После дальней дороги человек. Да к тому же после выполнения исторической миссии по установлению реальности существования Запада.

Герб с огромным внутренним напряжением ждал звонка от Алекса или Валентины. Кроме того, ему предстояла нелегкая задача: сообщить Пафнутию о гибели Марло. Поэтому он справедливо рассудил, что выслушать подробный отчет о заокеанских нравах – под рубрикой «их нравы» – еще будет время впереди. А пока что неплохо бы расспросить Пафнутия о той единственной конкретной причине их срочной встречи, на которую так многозначительно намекал Пафнутий в телефонном разговоре.

– Ты сказал, что с тобой произошла там какая-то история.

– А как же, Герб. Но ты пойми и меня. Совершенно дикая жара и влажность…

– Это ты уже говорил.

– Да. Но я до сих пор не могу отойти, как будто меня перехреначили из установки залпового огня Фиалки Монмартра. Ты не можешь этого понять, Герб. Это же другой континент. И будут новая земля и новое небо. Потому что старое все миновало.

– Значит, все стоит на месте, и все в точности, как в полицейских сериалах?

– Все, Герб, все до запятой. Полицейские сирены, как звуковая дорожка, и желтый цвет, как доминанта видеоряда, – вот твой Нью-Йорк, о Генри Миллер. Причем заметь, что есть и неожиданности. Внутри некоторых закрытых двориков – Италия Возрождения: фонтаны, статуи, мраморные плиты с набранными из сердоликов цветами и павлинами.

– Но об этом в следующий раз. Тебя не было, Пафнутий, всего недели с небольшим, но за это время кое-что случилось. Но сначала выкладывай ты сам: что там у тебя стряслось? Я же слышал по телефону, у тебя голосок в мандраже маленько был.

Пафнутий тяжело вздохнул, с некоторым недоумением поглядывая на пустую, допитую ими бутылку коньяка.

Тогда Герб, чуток поколебавшись, движением факира достал откуда-то с подоконника два двухсотграммовых снаряда с водочной начинкой.

Приплюсованные к выпитому коньяку, эти снаряды могли рассматриваться уже как серьезный зачин серьезного разговора.

– Уже на вторые сутки пребывания на гостеприимной земле талантливого нью-йоркского народа я твердо решил делать ноги, – выпив водяры и крякнув, как оживающий на глазах мертвый богатырь, начал Пафнутий.