Московский Джокер

– Ты что? Знаешь, кто все такие заведения крест-накрест от нас на километр держит?

– Говорят, что Круглый?

– Вот его собственный Минздрав тебя от жмурика и отодвинул. А теперь, Гриша, все. Знаешь, как пионеры говорят? Больше выпьешь, крепче позабудешь.

– А что с меня? – спросил Гриша, по собственному суровому жизненному опыту знавший, насколько опасно оставлять подобные разговоры недоговоренными.

– Надо будет – отдашь. А пока гуляй и веселись.

– Ты что? – Гриша схватил Фадея за горло, но тут же и отпустил. Понял, что поезд ушел. А Фадей – это так, красный фонарик на последнем вагоне. Работа исполнена, а о цене не условливались. Вот так.

– Ладно, – сказал Фадей напоследок, – Круглый не зверь, детишек свежевать не заставит. Но если что попросят, сделай. И главное дело – аккуратно. Вот это он любит, чтобы аккуратно.

И целый год, на удивление, он жил, как и прежде. Только в то кафе больше не заходил.

Братка-Витек, выслушав его рассказ, вообще тут же заявил, что мочить надо было Фадея, как только тот заикнулся про «отдашь».

Сначала Гриша по привычке восхитился, что у Витька не голова, а Совет министров. Но, поразмыслив, дюже в этом засомневался.

– Не, – возразил он, – Фадейку замочил бы, они кого третьего прислали бы… А тогда на мне дубль-счет: и за девчонку, и за Фадейку.

– Могли отстать. Иногда людей своих экономят. Может, и был у тебя малый шанс, кто знает?

– Какой шанс? Ты чего пилишь, Витек? Они все мои, – загоношился Гриша, но особой уверенности в своей правоте в его голосе не было.

На том тогда этот разговор и закончился.

Поэтому через год он без звука подрядился неделю гнать шизо, ставить вокруг пивной глупый базар, который в конце концов оказался не глупым, а гнилым.

Три чайника хвастливо шумели на сквере, как их раскалывал в прокуратуре чистый зверь, следователь Никонов. А Гриша понял так: ему хана. Кто-то действительно пришил Марло. И следователь уже идет по горячему следу. И уже три чайника назвали его имя как человека, уже неделю гнавшего гнилуху среди «пивных» мужиков.

И пусть они назвали его пока только капитану, но от капитана до следователя дистанция – телефонный шнур и семь кнопок нажать. Может, он как раз в этот момент их и нажимает.

Глупая шутка или розыгрыш в этом случае, конечно, не пройдут. Марло-то успокоили всерьез, а значит, какие шуточки? Следователю результат вынь да положь. И если даже и не на Гришу начнут всю экспозицию навешивать, то все равно подступят к нему изрядно. Кто да что, да когда, да при каких обстоятельствах? Так и дойдут в результате длительных дружественных бесед во время гадских пишущихся на магнитофон допросов не только до мозгляка, заказавшего Грише этот гнилой базар. Уж этого-то придется сдать им сразу. Хотя бы словесный портрет, потому как ничего больше он про него и не знает. Конечно, придется. Выкладывать сразу, и при этом все, что у тебя есть. А иначе кто же поверит в такую лажу, в такой глупый заказ? И в такие его пионерские рассказы для гнилых?

Словесный портрет коротыги – это уже тепло. Но горячо для Гриши настанет, если они выйдут на этого румяного гниляка, а через него на другого-третьего-четвертого. А что ему сказал тогда Фадейка? Что Круглый любит аккуратность.

Вот тут Гриша и взвыл: он попал в классические ножницы, в которых сотни лет исправно лопались и более крепкие головы. С одной стороны, власти будут жать из него информацию. И только при ее бесперебойном поступлении гнилые ребята, которые будут вести допросы, согласятся всерьез не рассматривать его как мочильщика Марло. А с другой стороны – Круглый любит аккуратность. И такие слова просто так не произносят. Фадейка сказал, Гриша-маленький слышал. Это уж надежней, чем под протокол. А еще и третья сторона. И тоже в ту же масть. В конце всего, или даже в середине, всплывет и курва – чтоб ей и на том свете икалось! – которую он жахнул тогда об угол буфета.

Вот и заиграло очко, и кинулся он со сквера звериными прыжками, чтобы хоть какую-то плотину поставить и не допустить дальнейшего потопа от болтовни трех чайников и одного капитана.

Братка-Витек, хоть и был Светом министров, не присоветовал на этот раз ничего охлаждающего. Хотя бы того, что по панике к мильтону базар ставить не бегут. Опасное это дело, а прежде всего – неполезное. Он только пробормотал себе под нос, что, мол, когда еще говорил, что Фадейку надо было замочить, но это были даже не слова, а так… невнятные жалобы.

Чего они побежали к Петухову? Любым способом прекратить гадский треп, что, мол, Гриша трепался о Марло. А каким способом? Этого они еще не знали. Еще не обсуждали.

Звонок то ли не работал, то ли звучал слабо, и они от возбуждения его не услышали. Забарабанили в дверь:

– Ты здесь, капитан?

Что после такого начала могло получиться полезного?

– Кто это? – послышался из-за двери женский голос.

Ясное дело, капитан после смены сидит на кухне за чекушкой.

Небось сидит и чешет яйца.

А что ему? Он по чужим домам не бегает, а после работы и на сквер около пивной не выходит.

А баба, известное дело, любопытна от природы. Вот пусть к дверям и шныряет.