- Лёха-Кочегар с сетуньцами только что тут проходили – направились на Маленковскую, паровоз у него там стоит. Пока погрузятся, пока спрыснут окончание конференции в узком кругу, пока пары разведут – часа полтора пройдёт, не меньше. Если пойти прямо сейчас – можно упасть им на хвост. К завтрашнему утру буду на Воробьёвых.
- Спрыснут, говоришь? – егерь не скрывая иронии. – Нет уж, лучше плыви-как ты с Эчемином. Оно, конечно дольше выйдет, но мне так спокойнее.
Егор удивлённо поднял брови.
- Мимо Чернолеса-то – спокойнее?
- Поверь, так будет лучше. Заодно сделаешь по пути одно дело…
Он покопался в нагрудном кармане штормовки и извлёк небольшую, длиной в указательный палец, латунную капсулу с плотно завинченной крышкой.
- Эту штучку надо оставить в приметном месте под быками Большого Москворецкого моста. Я объясню где, не ошибёшься.
- Послание для кого-то из Кремля?
- Догадливый… - ухмыльнулся Бич. - Только уж постарайся больше ни с кем этой догадкой не делиться, а то нам устроят вырванные годы...
- Кто устроит, кремлёвцы? – уточнил Егор.
- И кроме них сыщутся желающие. Был бы человек – а статья найдётся, слыхал?
- А насчёт Эчемина – не опасаешься? Увидит же всё, а он не дурее меня…
Егерь мотнул головой.
- Коля, конечно, то ещё трепло - но знает, когда можно болтать, а когда лучше замолчать свой рот. Я ему доверяю.
- Ну, тебе виднее… - Егор спрятал капсулу под куртку. – так я пошёл?
Бич встряхнул баклагой – там громко плеснулись остатки шмулева имбирного пива.
- А добить?
***
Ложе – вытесанную жёлобом колоду – выстилал изнутри толстый слой красновато-бурого мха. Трое лешаков приволокли и установили его возле ствола особо кряжистого дуба. Прямо напротив ложа его кору – корявую, узловатую, тёмно-бурого цвета – рассекала глубокая трещина. Виктор вгляделся – внутри не было ничего, кроме зеленоватого мрака, в котором нет-нет, да проскакивали золотистые и изумрудные искорки.
- Укладывайся. – Гоша показал на колоду. – Та ты не бойся, Хранитель, ничего дурного с тобой не случится. Даже больно не будет.
Виктор хотел ответить, что боли он не боится, но смолчал – подобное хвастовство вдруг показалось ему неуместным мальчишеством. Вместо этого он улёгся на ложе и поворочался, устраиваясь. Было мягко – словно на настоящей деревенской перине. Когда-то, в детстве, ему приходилось спать на такой.
- Руку вытяни… - скомандовал Гоша. Виктор послушно отставил культю в сторону. К его удивлению, под слоем мха в краю колоды оказалось углубление, в котором рука и угнездилась.
- Удобно осведомился лешак. – Спецом для тебя растили, по мерке. Цени!
«..Растили?...» Виктор едва удержался от вопроса - колода выглядела так, словно была вытесана из цельного бревна.
«Впрочем, какая разница…»
- Он ценит. – сказала Ева. - Мы оба ценим, спасибо тебе, Гоша.
- Благодарить потом будете. – ворчливо отозвался лешак. А сейчас – лучше отвернись. Когда ростки из дуба в руку врастать начнут - зрелище такое будет… словом, не всякий выдержит. Ещё запаникуешь, вырываться начнёшь – а оно нам надо?
- Не начну. – буркнул Виктор. – Что в меня, мало трубок всяких медицинских вживляли? Тем более, сам говорил, что больно не будет.
- Ну, воля твоя. – сговорчиво кивнул Гоша. - Готов, что ли? Тогда начнём, помолясь.
Удержаться Виктор не смог.
- Интересно, кому это вы, лешаки, молитесь?
- Отче-Дереву, кому ж ещё? – Гоша со скрипом вздёрнул брови, похожие на густые полоски мха, выросшие на выступах коры. – Но ты молись, кому хочешь, это роли не играет.
- Помолюсь. – кивнул Виктор. – А вы начинайте уже. Терпеть ненавижу ждать на носилках в операционной…
- Экий ты быстрый…. – проскрипел лешак – будто это не он только что торопил Виктора. – Вот, выпей-ка сперва… Только голову не поднимай…
Давай я ему подам! – встрепенулась Ева. Лешак без слов отдал ей деревянную, всю в тёмных прожилках, чашу.
Гладкий, пахнущий можжевельником край сосуда, ткнулся Виктору в губы. Он сделал глоток – по пищеводу полилось что-то тёплое, пузырящееся, словно шампанское, наполняющее тело блаженной лёгкостью.
- Во-о-от… - довольно проскрипел Гоша. Теперь вдохни и выдохни раза три, глубоко, как только сможешь.
Виктор послушно втянул в себя воздух, задержал дыхание и выдохнул. В глубине трещины, от которой он не мог оторвать взгляд, что-то зашевелилось, заклубилось, и на свет появились ярко-зелёные, словно майская листва, ростки. Именно ростки – с почками, крошечными проклюнувшимися листиками - а не бледные, полупрозрачные нити грибницы, оплетавшие тела жертв Порченого в том страшном подвале. Пока Виктор переваривал эту жутковатую аналогию, ростки дотронулись до кожи – и в от мест прикосновений по культе и дальше, по плечу, по телу распространялось расслабляющее тепло. Слух его заполнил низкий хор лешачиных голосов - Гоша и его соплеменники завели какую-то мантру, состоящую из повторяющихся скрипучих и гулких звуков. По зубам снова застучал край можжевеловой чаши.