Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Большое внимание Муравьев уделял воспитанию молодых ученых и в самом Московском университете: здесь он чувствовал себя настоящим «попечителем», ответственным за судьбы тех талантов, которые ярко проявлялись в студенческой среде и требовали необходимой поддержки для своего развития. Муравьев никогда не оставлял их заботой и вниманием, особенно покровительствуя их литературным занятиям. Так, например, узнав о поэтических способностях студента 3. Буринского (мы еще встретимся с ним в гл. 4), попечитель спешит написать к ректору письмо, в котором предлагает ободрить юношу в его наклонностях к стихотворству, просит пересылать его новые опыты, так же как и произведения других воспитанников, к нему, а сам предлагает Буринскому заняться стихотворными переводами античных классиков[48]. Впоследствии по просьбе Муравьева Буринский перевел капитальные исторические труды Гиббона и Геродиана; попечитель ходатайствовал о его награждении от высочайшего имени, присвоении ему ученых степеней и серьезно готовил его к занятию кафедры всемирной истории (чему помешала ранняя смерть Буринского в 1808 г.). Подобным же образом Муравьев покровительствовал, судя по его переписке, по крайней мере двум десяткам воспитанников, и даже если не мог кого-то отметить в личной беседе, обязательно удостаивал письмом с ободрением в научных занятиях.

Особой проблемой после приглашения заграничных ученых стал выбор языка преподавания в университете. Дело тут не только в незнании иностранными профессорами русского языка, но и в трудностях (на данной ступени его развития) изложения по-русски текстов определенного научного содержания. В своеобразном разделении функций языков, существовавшем в русской культуре начала XIX в., научно-философские тексты безоговорочно относились к сфере французского и, в меньшей степени, немецкого языка (который был слабее распространен в обществе). С другой стороны, Карамзин в 1803 г. в статье «О верном способе иметь в России довольно учителей» писал, что «университет всегда славился русскими профессорами, которые, преподавая науки, в то же время образовывали и язык отечественный»[49]. Разделяя точку зрения Карамзина, Муравьев стремился к всестороннему развитию русского языка и желал, чтобы он завоевывал все новые области. «Университет ободрит как сочинение, так и переложение на русский язык систем учений в разных науках». Для ускорения процесса попечитель давал задания адъюнктам, магистрам и кандидатам перевести 1–2 книги по своей специальности, чтобы «упражнением достигли они некоторой силы в искусстве писания, заблаговременно приучились к сочинению нужных для учения книг»[50]. И пока прибывающие иностранные профессора начинают чтение лекций по-французски, по-немецки или на латыни, то, как Муравьев полагает, «со временем лекции всех наук будут преподаваться на природном <русском. — А. А.> языке»[51].

Веря, что в основе гармоничного развития национальной культуры и языка лежит глубокое усвоение античных памятников, Муравьев разрабатывает обширную программу переводов классических текстов. «Мечты возможностей. Наши молодые ученые переведут Илиаду, Одиссею… Мы увидим в русской одежде Геродота (Ивашковский), Ксенофонта (Кошанский), Фукидида (Тимковский). Буринский переведет Геродиана, Болдырев Феофраста и т. д. Спешить не надобно. Пусть десять, двадцать лет жизни употребят на сию работу полезную». Таким образом, намеченные Муравьевым меры открывали путь к быстрому развитию научной мысли на отечественном языке.