Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Образовательная программа благородного пансиона действительно была довольно широкой. По мысли Антонского, ее основу должно составлять изучение языков, наиболее продуктивное именно в раннем возрасте, которое развивает память, воспитывает вкус и обогащает высокими мыслями (последнее особенно относится к древним языкам). Также важнейшими предметами для воспитания являются история, математика и естествознание, так как они действуют на воображение ребенка; безусловно необходимы в обучении и изящные искусства (музыка, рисование, танцы), которые содействуют «к облегчению и успокоению рассудка». Если мы сравним учебные программы благородного пансиона и академической гимназии в постановлениях 1806 г., то заметим, что программа пансиона перекрывала гимназическую: кроме названных выше предметов туда были добавлены краткая опытная физика, военные науки — артиллерия и фортификация, гражданская архитектура, основы практического Российского законоискусства. Языкам (их изучали четыре — французский, немецкий, английский и латынь, не считая российской грамматики и риторики) и изящным искусствам уделялось в обучении даже большее место, чем основным наукам, причем, например, в 1809 г. на 20 преподавателей наук университетского цикла в пансионе приходилось 30 учителей языков и свободных искусств (правда, некоторые из них вели по несколько предметов различного характера)[299]. Благодаря связям с университетом, Антонскому удалось пригласить для чтения лекций в пансионе почти всех ведущих профессоров, и в дальнейшем он старался привлекать к преподаванию многих талантливых адъюнктов, магистров и кандидатов. Так, в пансионе М. Т. Каченовский провел свои первые занятия по истории, И. А. Двигубский — по физике, Н. Ф. Кошанский, до своего перевода в Царскосельский лицей, обучал античным древностям и мифологии.

Необходимо подчеркнуть, насколько насыщенной была такая учебная программа по сравнению со средним уровнем домашнего образования дворян в начале александровского царствования. М. А. Дмитриев вспоминает, как и чему его учили дома: «Во-первых, по-французски; потом (предмет необходимый) мифологии; наконец, un peu d’histoire et de géographie — все на французском же языке. Под историей разумелась только древняя, а о средней и новейшей и помину не было. — Русской грамматике и Закону Божию совсем не учили <…> Можно себе представить, как трудно было привыкать к основательному учению и к множеству предметов, о которых и не слыхивал!»[300] Но при этом обилие предметов неизбежно приводило к тому, что их изучение было во многом поверхностным, поэтому те из воспитанников пансиона, которые всерьез интересовались наукой, стремились посещать университетские лекции. Сказывались и ограничения, сознательно вводимые А. А. Антонским на преподавание в пансионе философии и наук общественно-политического характера. Многие молодые дворяне декабристского поколения с несравненно большим, чем у их предшественников, кругозором, почерпнутым из прочитанных книг, могли заметить то же, что и Николай Тургенев, который, приступив к изучению философии, писал в дневнике: «Будучи в Пансионе, думал я, что надобно знать только одни языки, и что тот ученый человек, кто знает к тому Историю и Географию; но теперь думаю, что учение пансионское не заключает в себе всего нужного»[301].