Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Характерна с этой точки зрения семья Тургеневых, из которой все четыре брата в разное время учились в пансионе. Для самого одаренного из братьев, рано умершего поэта Андрея Тургенева, к 1800–1802 гг. «от былого обаяния масонской педагогики Алтонского не осталось и следа»[316]. Он возмущается поступками Алтонского, которые несовместимы с личными представлениями Тургенева о чести и благородстве, его крепостнической расправой над провинившимся слугой. Не без оснований он подозревает бывшего наставника в корыстных видах на состояние семьи Соковниных, дочерьми которых были увлечены оба брата — Андрей и Александр. Друг Тургеневых А. С. Кайсаров пишет об Антонском по этому поводу: «Честный примиритель семейств, утешитель страждущих, благообразный фарисей! И этот человек был моей моделью». Еще одно столкновение случилось у друзей с Антонским, когда он препятствовал постановке в пансионском театре пьесы Н. Сандунова с подчеркнутым антикрепостническим содержанием.

Николай Тургенев, как и его братья, один из лучших учеников пансиона, только что получивший золотую медаль и занесенный на памятную доску, характеризует в дневнике Антонского и его систему воспитания весьма жестко, вспоминая «о всех несчастных жертвах, которых незнающие родители вверяют таковому роду общественного воспитания, каков сей Пансион <…> Как можно оставлять мальчика лет 12 или и более на его произвол? (Конечно, на его произвол, потому что в Пансионе ни к чему принудить не можно.) И как полагаться на надзирание какого-нибудь немца или университетского студента, который только что читает по-русски — как, говорю, полагаться на надзирание такого невежды, как вверять невинных младенцев таким необразованным людям <…> Я сам был лет 8 в сем Пансионе, но не в таком положении — я был полупансионером, это совсем не то. Сам видел несчастных, которые надолго загубили себя. Всех бы (начальника Антонского и надзирателей) не жалко перевешать…»[317] Задания, которые Тургенев получал от инспектора как отличник, тяготили его, так же как и статьи, которые он по требованию Антонского должен был писать для «Утренней зари». Уже посещая университетские лекции, Тургенев был вызван к инспектору и его помощнику для объяснений по поводу дружеской пирушки, которая была накануне, но «почел за нужное уехать домой», поскольку ему «показалось низким идти к этим господам».

В заключение отметим, что, хотя педагогика Прокоповича-Антонского стремилась воспитывать юношей далекими от проявлений вольномыслия и недаром приводила в восхищение столь консервативно мыслящих людей, как Шевырев и Сушков, тем не менее, та относительная свобода, которой были предоставлены воспитанники, скорее вопреки воле наставника, дружеское общение, чтение книг и, наконец, сам «дух времени» способствовали тому, что из стен пансиона вышло немало будущих декабристов[318].

В рассматриваемый нами период с 1803 по 1812 гг. система воспитания в Университетском благородном пансионе претерпела мало изменений. Постановление, принятое 30 декабря 1806 г., которое узаконивало статус пансиона и включало его в структуру Министерства народного просвещения, в отличие от аналогичного постановления по академической гимназии не заключало в себе никаких реформ. В нем подчеркивалась независимость средств и помещений пансиона от университетского хозяйства, и хотя формально «Правление университета располагает его воспитательной частью, а Совет — учебной и нравственной, ближайшее надзирание за Благородным Пансионом вверяется одному из сочленов университетского Совета под названием Инспектора Благородного Пансиона»[319], что фактически сохраняло существующую систему.