Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Несмотря на необходимость вести замкнутый образ жизни в пределах одного помещения, гимназисты отличались физической крепостью, редко болели, (университетская больница обычно пустовала). В дневные часы начальство разрешало им подвижные игры на университетском дворе, где начиналась беготня и суматоха. Среди игр особенно популярными были веревочные качели, устроенные на переднем дворе, и игра в солдаты, для которой ребята даже получали деревянные ружья со штыками. Но стремление к забавам и шалостям ученики легко переносили и на процесс самой учебы, чему способствовал и весьма своеобразный характер многих учителей гимназии.

Выдумки шалунов, составлявшие ту атмосферу академической гимназии, о которой любили вспоминать впоследствии ее ученики, были неистощимы и часто оставались безнаказанными, т. к. изловить озорников было очень сложно. Так, Е. Ф. Тимковский, переведенный в гимназию из Киева, пишет: «Учителя гимназические далеко превосходили образованием наставников моих киевских, но не могу утаить, что некоторые из них были с большими странностями, физическими и моральными, служившими поводом к разным проказам на их счет школьников, остряков и шалунов, к числу которых, право, я никогда не принадлежал. Забавно бывало смотреть, как они утром залепливали мягким хлебом внутренности замков у шкафов с глобусами и картами г. Падерина, учителя географии и истории, и как он, являясь в класс после обеда, подчас и навеселе, трудится и потеет над выковыриванием засохшего хлеба из своих замков. Около получаса проходило в сем хлебокопании: а ученикам того и надобно для сокращения двухчасового урока»[341].

Таких историй, по рассказам различных мемуаристов, случалось множество, так что труды эфора Гаврилова и прочих учителей по наведению дисциплины не прекращались, составляя характерный «фон» университетской учебы: «Летнею порой, когда открывались окна в классах и учебных комнатах, часто и подолгу слышались жалобные стоны и болезненные крики; по субботам была расправа с ленивцами, шалунами и нарушителями порядка, которые не скоро забывали это отеческое наставление»[342].

Больше многих наград в академической гимназии ценилась возможность в праздники и воскресенья быть отпущенными из университета к родственникам или знакомым, если те присылали за учениками. Для остававшихся в гимназии сохранялся тот же распорядок, что и в будние дни, с обязательным посещением церкви и повторением уроков. Приятными развлечениями для детей также всегда служили прогулки за город (4–5 раз в год), на Воробьевы горы или к Петровскому замку. В этом случае туда выезжала университетская кухня, чтобы накормить гимназистов обедом. Ребята играли в мяч или в свайку, проходили учения университетского потешного батальона, куда записывались не только казенные ученики, но и своекоштные, жившие на пансионе у университетских профессоров. На святках и масленице в университете шли театральные представления, подготавливаемые под наблюдением профессоров — любителей театра, в столовой зале давались маскарады и музыкальные вечера. Но основной тон в этих развлечениях задавали уже казеннокоштные студенты.

По сравнению с учениками гимназии, жизнь студентов была гораздо более свободной. У них оставалось время для чтения романов, которые покупались в московских книжных лавках на сэкономленные из жалования деньги. Вкус у студентов был разный. Тимковского, например, увлекали немецкие романтические романы, другие предпочитали чтение попроще. Среди пьес, которые студенты знали и ставили в небольшом университетском театре (его сценой служили парадные сени второго этажа), наиболее популярными были произведения А. Коцебу, одного из чрезвычайно плодовитых подражателей Шиллера. Надо сказать, что в университетском театре использовались хорошие костюмы и декорации, которые были сделаны в конце XVIII века, затем проданы публичному театру Медокса, но каждый раз возвращались в университет для представлений. Сам театр Медокса, преобразованный после его пожара в 1805 году в московский казенный театр, переехал в один из домов Пашкова, выходивший на Никитскую как раз напротив университета, так что к нему были обращены окна студенческих комнат. Здесь по вечерам вспыхивали отблески театральных молний и слышались звуки бутафорского грома. Театр представлял собой большую приманку для студентов. Чтобы увидеть спектакли, иные из них уже в 3 часа дня занимали места в партере и выстаивали на ногах до 11 вечера, в такой тесноте, что и повернуться было нельзя.