Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Здесь нужно отметить, что пристрастие к спиртному не миновало многих профессоров университета и эта черта ничем не выделяла их из рядов неблагородного, «пьющего» сословия российских жителей. Нужны были почти героические усилия, чтобы расстаться с привычками молодости. Например, профессор Панкевич еще со студенческих лет сильно пил, но его вылечил Политковский, поставив Панкевичу фонтанель на левую руку, которую тот с тех пор постоянно держал за пазухой, так что во всем обходился без ее помощи, даже когда лечение кончилось, за что и прослыл одноруким. Ему пришлось поменять и другие привычки: он отвык от табака настолько, что не терпел и запаха его в комнате, где кто-нибудь курил. Хорошо помнивший Панкевича И. М. Снегирев ставил его в пример как человека честного и прямодушного, победившего свою натуру. Панкевич жил один, сам себе готовил и прибирал, всегда ходил пешком, даже отправляясь в далекий Донской монастырь, который очень любил. Чтобы не тратиться на извозчика и вместе с тем побороть дорожную скуку, он брал с собой мешочек каленых орехов; это называлось у него «ехать на орехах». В городе он никому не кланялся, не делал визитов, сам принимал гостей изредка и тогда допускал единственную роскошь — поил их самым лучшим, дорогим чаем[90].

Фигура Панкевича, действительно, типична, если мы говорим об образе жизни московских профессоров старшего поколения. Их неизменными чертами были скромность, бережливость, некоторая замкнутость, застенчивость. Не посещая ни званых вечеров, ни светских развлечений, они ограничивались народными гуляньями под Новинским или на Пресненских прудах, где попадали в среду таких же простых людей, какими чувствовали себя сами; регулярно ходили в церковь, а по праздникам в Успенский собор. Неуютное чувство, ощущение неловкости заставляло их избегать светского общества. Однако настоящей душой всей компании профессоров был человек неординарный, выделявшийся из общей среды, о котором современники оставили совсем иные воспоминания, — П. И. Страхов.

«Редко увидишь такого человека — статного без принуждения, величавого без напыщенности, красивого без притязательности, вежливого без манерности. Сам вид его внушал уважение»[91]. Петр Иванович Страхов родился в семье священника, выходца из дворян, и своим дворянскими корнями очень гордился. С ранних лет поступив в гимназию университета, он окунулся в атмосферу новиковского кружка. В 20 лет он — личный секретарь Хераскова, талантливо играет в пансионском театре, под руководством Новикова занимается переводами, в том числе трудов Сен-Мартена, давшего название московским мартинистам. В 26 лет он отправляется в Европу, откуда возвращается сложившимся ученым, готовым занять кафедру российского красноречия. Но эта кафедра за время его отсутствия оказалась занята, и на несколько лет он получает должность инспектора университетской гимназии, а с 1789 г. после смерти профессора Роста вступает на освободившуюся кафедру опытной физики. Всесторонняя образованность и талант оратора позволили Страхову за несколько лет вывести свой предмет в число самых популярных в университете. Его лекции сочетали красноречивое изложение материала и интересные опыты. Из аудитории до квартиры профессора провожали толпы слушателей, которым он дорогой давал ответы на вопросы. Благодаря своему приятному голосу Страхов не только сам с блеском выступал в публичных собраниях, но и читал речи за других профессоров — Брянцева, Панкевича, Чеботарева — так, что последний плакал при этом. Необыкновенная память его поражала воспитанников университета — за 25 лет инспекции над гимназией он помнил всех ее учеников по именам[92].

Страхов был в полной мере светский человек, любил театр, который, как он считал, учит светской благопристойности. Особое уважение к Страхову чувствовал М. Н. Муравьев, между ними существовало полное взаимопонимание относительно целей и средств университетских реформ. Именно в ректорство Страхова созданная Муравьевым ученая республика достигает расцвета.