Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Желая придать обществу и его работе значимость, Муравьев поручает его формирование непосредственно совету университета, так что во главе общества оказывается ректор, а среди членов — прочие профессора, заседавшие в совете. От их имени 7 марта 1804 г. ректор Чеботарев благодарит министра за оказанное университету доверие и обещает „употребить всю деятельную ревность“. Почетными членами общества объявили А. Л. Шлецера, А. И. Мусина-Пушкина, Н. Н. Бантыш-Каменско-го, А. Ф. Малиновского и Н. М. Карамзина.

Активное участие в деятельности общества Н. М. Карамзина могло бы определить направление и характер его работы. Чеботарев дружил с Карамзиным и надеялся на его помощь, этого же желал и Муравьев. Однако позиция Карамзина была однозначно им сформулирована в одном из писем к попечителю: „Десять обществ не сделают того, что сделает один человек, посвятивший себя историческим предметам“[253].

На первом заседании, где присутствовали Мусин-Пушкин, Карамзин, профессора Чеботарев, Страхов, Сохацкий, Снегирев и Черепанов (а позже в члены общества вошли Гаврилов, Гейм, Рейнгард, X. Шлецер, А. Чеботарев и др.), была объявлена цель общества, а именно критическое издание русских летописей. Министр предоставил обществу право сличать различные списки, для чего по высочайшему повелению сюда должны доставляться рукописи из архивов, центральных и местных, а из Петербургской Академии Наук Муравьев собственноручно привез в Москву бесценный Кенигсбергский список Повести временных лет, относящийся к XIV в.

К сожалению, эти приготовления оказались напрасными. Уже с самого начала члены общества, поставив себе узкую цель издать один из списков Нестора (Лаврентьевский), над чем работали профессора Чеботарев и Черепанов, превратились лишь в помощников издателей. Заседания проходили нерегулярно; из них замечательно только одно, состоявшееся 21 апреля 1805 г., когда был объявлен конкурс работ с заданием объяснить, „кого имеет в виду Нестор под Волохами, и откуда они происходят“. Через год из 5 поданных решений лучшим был выбран труд, принадлежавший X. Шлецеру. Члены общества решили не присуждать ему награды, как одному из своих товарищей, ссылаясь, при отсутствии собственного устава, на порядок, принятый в иностранных академиях.

За 6 лет существования Общество выпустило 10 листов летописи (все экземпляры, видимо, сгорели в 1812 г.). К 1810 г., когда в университете появился новый попечитель Голенищев-Кутузов, заседания Общества собирались крайне редко и его видимая деятельность не обнаруживалась. Раздраженный таким состоянием дел, Кутузов 14 декабря 1810 г. закрыл Общество, с тем чтобы учредить другое, с более деятельными членами. Помимо очевидных причин определенную роль для Кутузова сыграла близость многих членов Общества к Карамзину, вызывавшему его резкое неприятие.

Активность Кутузова инициировала, очевидно, некоторые ответные действия Карамзина в защиту старого ОИДР и его членов. Вот как излагает это сам Кутузов в письме к министру Разумовскому, одновременно показывая нам реальность дружеских и ученых связей университетских профессоров с Карамзиным. „За нужное почитаю донести в. с., что г. историограф Карамзин сегодня (т. е. 02.12.1810) отправляется в Петербург, и по достоверным известиям, едет именно нарочно для того, чтобы действовать противу вас и, яко депутатом от всего Исторического общества, просит, что они все несправедливо обижены. Между прочим один из его знакомых вопрошал его, зачем он едет, то он ему отвечал: затем, чтобы Разумовский и его все затеи полетели к чорту… Поехал он в Петербург не за добром, а с великими замыслами и интригами, вся его партия здесь уже заранее ему как идолу поклоняется, думая, что он будет случайным человеком. Профессора наши курят фимиам пред ним, и многие были в первый день праздника с визитом, а у меня не были… Историею же своею, коей еще не видал никто, или весьма малое число людей видели, хвастает он заранее, что все наши хроники, все писатели прежде него врали, а он откроет свет в нашей истории!.. Нестор бредит, по его мнению, яко глупый монах, и вот развязка, почему Нестора нарочно в угождение ему Чеботарев не дал издавать, дабы дать время выдать историю и дабы издание Нестора не ускорило и не изобличило бы игривости г. историографа, и не опровергло бы всех его вымыслов и фантазий“[254].