Московский упырь

– Ах да… сама ж тебе его и дала. Там, под Кромами. Помню-помню… Важный московит его у меня оставил, забыл, наверное… Чувствую, ты о нем хочешь спросить, так?

Иван молча кивнул.

– Боюсь, не помогу тебе, – сокрушенно вздохнула девушка. – Признаться, плохо его помню… да их там много захаживало. Кажется, сильный такой… Да, однорядку он у меня прижег светильником – как раз по подолу. Дорогая однорядка, черная такая, бархатная…

Сказать по правде, Иван рассчитывал узнать больше, куда больше, но, увы, просчитался, как это частенько бывает с любым, даже самым опытным дознавателем. Впрочем, были еще наметки, и много, оставалось лишь свести все эти вроде бы, на первый взгляд, разрозненные сведения в одну кучу. Да и Митрия расспросить – что он там вызнал среди приставов и катов? Может, все же не сам по себе повесился Телеша Сучков? Может, помог кто?

– А ничего не вызнал, – придя в хоромы, отмахнулся Митька. – Квасу не осталось ли? В горле сохнет.

– Бери вон бражку.

– Давай…

Напившись, Митька развалился на застланном волчьей шкурой сундуке и, блаженно вытянув ноги, пояснил:

– Пристава, что тогда, в ночь, караулили в темнице, с Овдеевым в Польшу уехали в числе прочих стражей. Вернутся – расспросим. К декабрю должны бы.

– Что ж, подождем, – неожиданно улыбнулся Иван. – А пока кой-чего пособираем, повспоминаем, запишем тщательно, – помнишь, как Ртищев учил, царствие ему небесное?

– Да уж, – Митрий перекрестился. – Андрей Петрович частенько говаривал: что в голове, а что на бумаге – две большие разницы.

– Вот этими разницами-то мы и займемся.

Зачинался новый месяц – октябрь, грязник, как его называли на Руси. Бабье лето закончилось, небо затянули плотные тучи, солнечные сухие деньки сменились проливными дождями. А затем выпал и первый снег.

Эпилог Вот он!

…И того убойца самого, и кого он на такое же убойственное дело научил, самих казнити смертию же, безо всякого милосердия.

Соборное уложение 1649 г

Декабрь 1605 г. Москва

Ночесь кто-то лазил на дворе в амбар. Ничего, правда, не взяли, – что там брать-то? Но – вот гады – собаку прибили. Сволочи! И что им в амбаре понадобилось?

Ладно. Пес с ним, с амбаром, – что-то нехорошее приключилось вдруг с Василиской, словно сглазили: то спину ломило, то бок, а то так становилось плохо, что хоть кричи. Ивана, конечно же, страдания молодой супруги выбивали из колеи: уедет утром в приказ, усядется принимать челобитные, а сам мыслями далеко-далеко – как там дома молодая жена, по здорову ли? Ох, не по здорову!

– Лекарю б ее показать…

– Лекарю? Так у тебя ж ворожея знакомая есть! – вспомнил Прохор. – Вот к ней и сходи. Знаешь, эти ворожеи многие болезни куда лучше лекарей-иноземцев лечат.

– Ворожея? – Иван почесал голову, вспомнил. – Ах да, есть такая… Олена.

Олена – мать когда-то вырученного Иваном из застенка Игнатки – жила где-то на Поварской, где точно – должен был знать хозяин постоялого двора Флегонтий. К нему Иван и отправился, свалив челобитные и всякую мелочь на Прохора с Митькой. Сел на коня, поскакал, искоса глядя, как в лучах зимнего солнышка сверкает жемчугом летящий из-под копыт снег. День стоял славный, с легким морозцем и чистым нежно-бирюзовым небом, лишь где-то на горизонте, за городской стеной, за Новинской обителью, над дальним лесом повисла маленькая сизая тучка.

– Здоров будь, Иване, – встретился на пути Ондрюшка Хват, стряпчий. Испортил-таки настроение, – вот уж кого Иван совсем не хотел сейчас видеть. Чуть позже…

– Чего хмурый такой?

– Будешь тут хмурым. Супружница занемогла.

– Так лекаря позови.

– К нему и еду.

Не надо было знать Ондрюшке о ворожее Олене, не надо было, по крайней мере – сейчас. Появилась – вот только что – одна мысль, ранее дремавшая. А вот теперь всплыла вдруг, и Иван корил себя, – что ж позабыл-то, что? Ведь когда еще собирался проверить ворожей? Да вот закрутился, погряз в делах и делишках, запамятовал: все ведь в голове не удержишь, а записывать с некоторых пор опасался, – больно уж могущественным человеком оказался тот… если это он, конечно…

– Ты, это, недолго только… – неожиданно предупредил стряпчий. – Овдеев сегодня приезжает, вместе с посольством.

– Наконец-то! – искренне улыбнулся Иван и, кивнув на прощанье Ондрюшке, хлестнул коня плетью.

Олену он отыскал быстро, – Флегонтий (с недавних пор – агент Земского двора) даже послал с Иваном слугу – показать избу ворожеи. Изба выглядела справно – высокая, на подклети, с резным крыльцом и тесовой крышей, с трубою – знать, топилась по-белому, – с окнами из небольших, в свинцовых переплетах, стекляшек. Двор большой, с амбаром и птичником; из конуры, загремев цепью, выскочил здоровенный пес, залаял. На лай его вышел на крыльцо молодой парень в накинутом поверх кафтана армяке. Присмотревшись, Иван узнал парня и улыбнулся:

– Игнатий, убери псинища!