Московский завет

- Вот и я негодую! Пропади они пропадом со своими божественными рычагами! В жизни случается многое… – тут чернокнижник зашептал заговорщически. - Бывают моменты, что ниточки случайно обрываются… А еще случается, что и сами боги стареют и умирают… Так сказать, пропадают пропадом… Вот ответьте, Федор Васильевич, кто тогда выполняет прихоти Фортуны, контролирует планы Судьбы или, скажем, осуществляет пунктики Предопределения? Ведь не может вселенский механизм быть оставленным без присмотра. Кому-то надо взять на себя привилегию принимать решения за остальных. Вам, как генерал-губернатору, этот закон власти должен быть известен как никому другому!

Брюс почти вплотную приблизил немигающие змеиные глаза к восковому лицу генерал-губернатора.

- Божественные нити можно и перехватить. Даже привязать новые, чтобы затем дергать ими по своему разумению… Понимаете, Федор Васильевич, к чему я вас склоняю? Догадались, что вам предстоит сделать?

Ростопчин судорожно закивал, надеясь, что и на этот раз пронесет не испытать очередного приступа гнева проклятого чернокнижника, а зловредное видение Брюса в скором времени рассеется само собой.

- Значит, по рукам? – спросил Брюс. – Вот и славно! Тем более, что французы уже принялись минировать Кремль, а под Собачьей башней порох заложен уже давным-давно! Да вот смотрите, Федор Васильевич, прямо над вашим гробом свисает фитиль! Чего же вы ждете? Дергайте!

Желая ухватиться за шею чернокнижника, Ростопчин вскинул руки и, судорожно вцепляясь окровавленными пальцами в истаивающее фосфорическое сияние, неожиданно для себя сорвал крышку гроба.

Глава 28. Запретный плод

Наступившее долгожданное утро обещало стать для кукольника особенным. Вызванные постановкой «Новой Трои» благоприятные обстоятельства сулили неожиданные, но столь долгожданные перемены в его жизни, что Сальватор начинал полагаться на милосердие Судьбы.

Напрасно глупцы не верят в счастливые совпадения! Не с легкой ли руки Фортуны счастливцы превозмогают превратности жизни, избегают заслуженной кары, а то и вовсе дурачат смерть? По непостижимой божественной прихоти, не прикладывая усилий и не заслуживая подобного дара, избранники в одночасье получают богатство и славу только для того, чтобы долгие годы безмятежно наслаждаться своей удачей. Спросите любого грошового торговца или самого захудалого картежного игрока, он охотно поклянется своею душой в том, что видывал подобного счастливца или доподлинно знает такую историю.

Сегодня кукольник должен встретиться с той, ради которой не умер в пожаре, беспрепятственно прошел через сожженную Москву и не был убит бесчисленными ордами мародеров, пришедших со всей Европы пировать на скорбных останках Третьего Рима.

Он часто задавался вопросом, как могла возникнуть любовь между бродягой, не имеющим даже собственного имени, и юной аристократкой, выросшей на попечении могущественного вельможи.

В тягостные минуты сомнений кукольник представлял себя в глазах своей возлюбленной чем-то вроде ожившей иллюстрации из модных книг, которыми теперь поголовно увлекались молодые девушки. Правда, романтический книжный герой даже не смог бы предположить, как подчас грязна и безобразна жизнь. Как она вопиюще несправедлива!

Зато он, тертый судьбой скиталец, познавал эту правду на собственной шкуре и мог сказать наверняка, что даже самые искренние авторы никогда об этом не проронят ни слова. Что книги имеют обыкновение так же лгать, как и люди, которые их пишут.

Так думал кукольник в минуты отчаянья, но всей душой не верил своей выстраданной мудрости.

Томительные часы ожидания никак не хотели заканчиваться и, чтобы хоть как-то скоротать время, Сальватор решил осмотреть Кремль. Во всяком случае, где это дозволялось.

На его просьбу прогуляться по Кремлю распоряжавшийся подготовкой к театрализованному действу адъютант Мажу недоуменно пожал плечами, но подписал какую-то бумагу и, выделив солдата в сопровождение, разрешил осмотреть соборы да пройтись возле ближайших кремлевских башен.

Обожженный, отстранившийся от происходящей вакханалии белый Кремль, напомнил ему впавшего в забытье человека на смертном одре. Его лик был отрешенным от суеты, словно умирающий подводил под прожитыми днями черту и готовился ее переступить.

Сброшенные со звонниц колокола были расколоты, а в их опустевших проемах истошно выли ветра да зловеще чадили головешки, непонятно для чего разжигаемых по ночам костров. Вокруг соборов оживленно граяли солдаты старой гвардии, а над их головами в небе безостановочно выписывало круги несмолкающее воронье…