Московское боярство

Ну и так далее. Жуляна сидит в шоке, такого явно не ожидала. А я просто вспомнил книжку, которую в будущем читал. Там описан был способ, которым можно «вскрыть» человека, помыслы его, желания. Способ заключался в выведении человека из равновесия, доведении до белого каления, а там он уже сам все вывалит. Главное – в морду не получить, а то некоторые не будут долго разговаривать, сразу в рыло оформят, диалога не выйдет. Тут у меня та самая ситуация – «чудо в перьях» мне точно тумаков не навешает. Вон, сидит, глаза пучит, они у неё уже сантиметров по пять в диаметре. Не долго такое длилось, минут десять, пока я на неё наезжал. Без оскорблений, само собой, но громко, орал как резанный. Даже вон Ярило в окошко с мордой скорбной пялится, переживает. Жуляна глазами ещё похлопала, а потом привстала, упёрла кулаки в стол, и как давай на меня в ответ орать!

– Да кто ты такой! – хрясь по столу чуть не сильнее чем я, – Как ты со мной разговариваешь! Думаешь, раз князь, то все можно! Вы все мужики такие! Вам баба лишь игрушка да корова дойная да родильная!..

И давай теперь уже меня прессовать! Я аж на стул присел, ничего себе напор! Мелкая, худая, разукрашенная под клоуна, а орёт, что твой мамонт во время брачных игр. Сквозь поток ругательств и оскорблений в мой, Государя Российского адрес, начала в речи Жуляны проклёвываться мысль. Она была о наличии в нашем девятом веке мужского шовинизма в лице его ярких представителей – меня, мужа, отца её, тестя, и далее, по списку! Слов она пока таких не знала, но саму суть передала верно. Я сидел оторопевший, Ярило сначала в дверь ломился, как её вопли услышал, потом в окошко стучится, наблюдая за тем, как его супруга на Государя орет да наезжает, потом его Лис со Святославом увели, хитро поглядывая в окно, они в курсе были моего плана. А Жуляна все орёт, уже и руками у меня перед лицом машет. Выговорилась, замолчала. Я на стуле, она надо мной висит, в глазах ярость, ручки в кулачки сжаты, и над головой у меня занесены. Я с интересом смотрю на неё. В глазах начало отображаться понимание, на кого она орёт. Сначала осознала, потом – удивилась собственной смелости, затем страх в глазах появился. А потом опять злость:

– Ааа-а-а-а! Делайте, что хотите все! Плевать я на вас хотела! – закончила Жуляна, махнула рукой, и уселась на стул, уселась и… заплакала.

Все, теперь можно и поговорить. Начал тихим голосом задавать небольшие уточняющие вопросы. Та сквозь слезы огрызается, но отвечает. В итоге сложилась картина того, как она до жизни такой докатилась. У отца она одна дочка, он в ней души не чает. Всю жизнь вокруг неё няньки, мамки, девки, честь оберегают девичью да развлекают. Подружек настоящих нет – невместно, редко кто казался достойным её отцу общаться с его «золотцем». Как первая кровь упала, девушкой стала, добавились новые развлечения – косметика да наряды, шубы да тряпки, жемчуга да каменья. А девка-то не дура, ей хочется нормальной, полноценной жизни. Чтобы и дело какое было, и уважение, и друзья искренние. А как уж жить нормально, если за тобой толпа народу чуть не в санузел ходит? Начала на зло отцу становиться «гламурной» – капризы сплошные, желания дурные, «дайте денег на наряды». Думала, отцу надоест её так сильно оберегать, а тот наоборот, мол, хочешь доченька, все сделаю, все достану. И наряды, и косметику, и каменья с жемчугами. Братья её по торговой да военной части пошли, свои семьи завели, а она живёт, как птица в клетке. Золотой, но все же клетке. Потом засватали её за Ярило.

Думала Жуляна, хоть тут вздохнёт спокойно, но нет! Папа и тут постарался, застращал Ярило и Добролюба на момент «моя дочка привыкла жить так!». Те двое, чтобы не терять расположение торгового партнера, организовали ей другую клетку золотую, пылинки сдувают, любой каприз выполняют и оберегают похлеще чем дома. Опять не выйти самой, ни делом занять каким-нибудь, кроме женского ремесла, шитья да украшений. Плюс другая проблема – детей у неё нет. Двадцать два года, перестарок, по местным меркам, а маленьких боги не дают.

Вот это все выплакивала мне Жуляна, периодически злобно огрызаясь, да размазывая косметику по лицу.

– Тв не реви, вон, всю муку размазала по лицу, – попытался проявить я сочувствие.

– Тебе какая разница! – огрызнулась та, и опять хлюп-хлюп – Не мука это…

– А что? – надо переводить разговор в доброжелательное русло, поговорим с ней о косметике е, может, отойдёт.

– Белила то…

– А?

– Свинцовые белила, – огрызнулась Жуляна, удивляясь моей тупости.

– Какие!? – я аж привстал, и повысив голос, зловеще поинтересовался – И давно ты дрянь это на лицо намазываешь?

– Как тринадцатая весна прошла, – Жуляна даже плакать перестала, – так и мажу… Для красоты…

– А у тебя, – я начал судорожно вспоминать признаки отравления, – живот не болит? Брюхо? Плохо не бывает, да так, что еду за угол вываливать приходится? Голова не болит?

– Болит. И плохо бывает, – оторопела Жуляна, – Ярило тебе сказал?