Московское гостеприимство

Однажды он возвращался вечером из ресторана, где оркестр ни с того, ни с сего сыграл «Боже, царя храни»… Знакомая мелодия навеяла целый рой мыслей о России…

«О, нотр повр Рюсси![7] – печально думал он. – Когда я приходить домой, я что-нибудь будить писать о наша славненькая матучка Руссия».

Пришел. Сел. Написал:

«Была большая дождика. Погода был то, что называй веритабль петербуржьен![8] Один молодой господин ходил по одна улица по имени сей улица: Крещиатик. Ему очень хотелось manger[9]. Он заходишь на Конюшню сесть на медведь и поехать в restaurant, где скажишь: «Garсon, une tasse de[10] рабинович и одна застегайчик avec[11] тарелошка с ухами»…

* * *

Я кончил.

Мой собеседник сидел, совсем раздавленный этой тяжелой историей.

Оборванный господин в красной феске подошел к нам и хрипло сказал:

– А что, ребятежь, нет ли у кого прикурить цыгарки!

– Да, – ухмыльнулся мой собеседник. – Трудно вам уехать из русского города!

Бриллиант в три карата

Недавно я мог разбогатеть. И я с высоко поднятым челом прошел мимо этого богатства, к которому буквально стоило только протянуть руку.

Что меня удержало? Полагаю, исключительно только те принципы, которым еще в детстве научила меня мама, да то кроткое лицо любимой девушки, которое глянуло на меня с небес.

На Пере около русского посольства в 4 часа дня ко мне подошел бедно одетый человек с открытым лицом и спросил:

– Где банкирская контора Иванова?

– Не знаю, голубчик, – вежливо сказал я, разглядывая витрину книжного магазина.

Тогда он обратился к другому господину, стоявшему подле, солидному, приветливого вида господину.

– Где банкирская контора Иванова?

– А зачем вам банкирская контора?

– Да вот хочу русский золотой продать.

На лице солидного ясно отпечаталось ненасытное корыстолюбие.

– Сколько хотите? – спросил он, подмигивая мне…

– Пять лир.

– Давайте.

Я пошел вперед, но солидный догнал меня и, очевидно, не могши сдержать распиравшей его изнутри радости, объявил:

– Видали вы такого дурака? Золотой стоит семь с полтиной, а он за пять отдал.

– А хорошо ли пользоваться неопытностью ближнего? – мягко упрекнул я.

– Ну, вот еще! Дураков учить надо.

В это время человек, так жестоко охарактеризованный солидным, догнал нас и сказал, таинственно озираясь:

– А у меня еще вещички есть… Не купите ли?

Мой новый знакомый заволновался и толкнул меня по-сообщнически локтем: «Не будет ли, дескать, поживы?»

– Только зайдем под ворота.

И тут в полумгле ворот перед нашими очарованными глазами блеснули из бархатной коробочки два великолепных крупных бриллианта…

– Сколько хотите? – истерически заволновался солидный, даже облизнув запекшиеся губы. – Я куплю.

И шепнул мне на ухо:

– Понимаете… Трехкаратники. Чистая вода. Лир по семьсот. Если хотите, уступлю вам.

Мое врожденное благородство не позволило мне воспользоваться таким щедрым предложением.

– О, что вы! Вам первому предложено…

– Ну, хорошо, я триста лир дам за пару! – засуетился солидный… – Только сейчас в контору сбегаю. У меня тут комиссионно-ювелирная контора. Подождите минутку…

Продавец оказался капризным, как избалованная кокетка:

– Ну, вот еще: ждать! Хотите берите, нет – не надо.

И, замкнувшись в самого себя, побрел вперед.

Мой новый знакомый схватил меня за руку и умоляюще зашептал:

– Не упускайте его из виду! Задержите хоть на пять минут, пока я за деньгами смотаюсь. Двести вам дам за комиссию!.. Идите за ним. Ведь тут на полторы тысячи.

Я догнал продавца и, усмехаясь, сказал:

– А этот субъект здорово разгорелся на ваши бриллианты. Он просит подождать.

– А ну его!.. Не продам я ему, – угрюмо пробормотал таинственный бриллиантщик.

– Почему?

– Не хочу с жидами дело иметь.

– Фи! Стыдитесь! – огорченно заметил я. – При чем тут эта расовая рознь, когда лучшие умы…

– Купите лучше вы. Я вам за сто отдам.

Суетная гордость наполнила мою душу.

«Вот, – подумал я. – Значит, есть же во мне что-то до того привлекательное, что даже незнакомый человек под влиянием этого гипнотического обаяния готов отдать сокровище за десятую долю стоимости».

– Увы, голубчик, – вздохнул я. – У меня и всего-то есть только пятьдесят лир.

– Ну, давайте.

– Красиво ли это будет, – вскричал я в благородном порыве, – если я воспользуюсь вашей неосведомленностью! Знайте же, о продавец, что тот господин оценил ваши бриллианты в полторы тысячи!.. Он говорит: чистая вода.

– А Бог с ними… Куда я их дену?…

О, бедное непрактичное дитя!

Сердце мое дрогнуло жалостью…

– Ну… пойдем со мной в магазин! У меня есть знакомый ювелир!.. Я попрошу, он вам заплатит не менее тысячи!

– Нет, какие там магазины… Не пойду я… Начнутся расспросы: что да как?

– Послушайте, – прошептал я, и моя честная кровь застыла в не менее честных жилах. – Честным ли способом приобретены эти драгоценности?!

– Ну, что вы, господин! За кого вы меня принимаете?…

– О, простите, простите, – бросился я к нему, в раскаянии пожимая его руку. – Я было усумнился, но ведь это так понятно… И, поверьте, если бы у меня было лир восемьсот…

– Берите за пятьдесят одну штуку!..