Московское гостеприимство

– Ну, еще бы! «Медам, берит на себе труд». Ха-ха! А где сейчас Лили?

– Ну, как же! Она вышла за Савосю Брыкина!

– Что ты говоришь?! Вот не думала. А Жужуточка?

– Он ведь во Владивосток уехал. Алика на войне убили.

– А помнишь Мику в ящике?

– Ха-ха-ха…

– Какого Мику? – спросил я с наружным интересом.

– Ах, этого вам нельзя знать. Не совсем прилично. Костя Лимончик сделался таким интересным, что не узнаешь. На виолончели играет.

– Что вы говорите?! – ахнул я, будя внутри себя дремлющий интерес к неведомому виртуозу Косте.

– Неужели на виолончели играет? Кто бы мог подумать! Ну и ну!..

– А вы его знаете?

– Мм… Нет.

– Ну, так и не суйтесь не в свое дело. А где сейчас Григорий Кузьмич?…

– Он же живет до сих пор на Почтовой, 82.

Незнакомые имена, фамилии, адреса мелькали передо мной так быстро, будто бы я помимо воли погрузился в чтение старой телефонной книги.

На меня перестали обращать какое бы то ни было внимание. Лица горели, глаза сверкали, а из уст, вперемешку со смехом, сыпались десятки Аликов, Жужуточек и Григорий Кузьмичей. Но не такой я человек, чтобы примириться с небрежностью в отношении, подобной мне, важной особы… Мне скучно, на меня не обращают внимания – так мне сейчас будет весело, и меня почтят самым лихорадочным вниманием! Я внутренне подобрался, подстерегая удобный момент для прыжка…

– А где теперь тот студент, который, помнишь, за тобой ухаживал?

– Адя Берс?

– Адя Берс?! – воскликнул я. – Неужели вы о нем ничего не знаете?

– А вы с ним знакомы?

– Ну!! друзья! Мне его так жалко, что и рассказать невозможно.

– А что с ним?

– Ну, как же. Сварился. В мыле.

– В каком мыле?

– Целая история. Жуткая. Вы Костю Драпкина знаете?

– Нет…

– Ну, еще бы. Так у этого Кости был мыльный завод…

– Не тяните, Господи!!

– …Как-то раз осматривали они с Адей чан, где варилось мыло. Адя нечаянно оступился, да и вниз! Бух! Я до сих пор не могу опомниться от этого кошмара. Как только умываюсь, так и поглядываю на мыло – вдруг найду Адину пуговицу или клок волос.

– Какой ужас! Воображаю горе его сестры Людмилочки.

– Ей все равно, – горестно качнул я головой. – Раздавлена.

– ??!!

– Сенокосилкой. В имении графа Келлера. В пьяном виде.

– Что за вздор?! Разве Люда пила?

– Как лошадь. Алкоголизм. Наследственность. Вместе с Жужуточкой и пили.

– А вы и Жужуточку знаете?

– Как свои пять пальцев. Его повесили в Харбене. Организовал шайку хунгузов. Поймали в опиокурильне. Отбивался как лев. Семь человек.

Я достиг своего. Внимание подруг было приковано ко мне всецело. Ротики их доверчиво раскрылись от избытка интереса и груди порывисто дышали.

Некоторая мрачность и трагизм, которыми были окрашены последние минуты целой вереницы старых друзей обеих подруг, до известной степени искупалась захватывающим интересом и романтичностью фабулы.

Не обошлось и без легкомысленного элемента: Миля пошла на сцену, в кафешантан, и теперь танцует со своим партнером, негром, тустеп.

Я сделался душой маленького общества: все-то я знал, обо всех-то я рассуждал с видом близкого приятеля и общего конфидента.

Царил я около получаса.

После одной из пауз, посвященных отданию последнего долга трагически погибшему при пожаре кинематографа учителю немецкого языка Кузику, – хозяйка вздохнула и спросила:

– А ты помнишь Катину «Липовку»!.. Что с ним?

– Я знаю, – вырвался я вперед. – Он женился на цыганке из хора Шишкина, и она его от ревности отравила. Совсем на днях. Сулемой. В пирожке дала. С капустой. Как сноп! Предстоит сенсационный процесс!..

Обе подруги внимательно взглянули в мое лицо.

– Кого? – в один голос спросили обе.

– Что – кого?

– Кого отравили?

– Этого самого… Липовку, как вы его… Гм!.. Назвали. Катиного Липовку отравили… Такого человека отравить, а? Здоровяк был. И пел – как малиновка.

– Кто?

– Да этот же, Боже мой… Липовка!

Хозяйка встала с дивана с видом, не предвещавшим ничего для меня доброго и радостного…

– Вы знаете, что такое Липовка?

– Это… он… Такой… Липовка. По прозвищу. Брюнетик такой.

– Послушайте, вы! Нахал вы этакий! «Липовка» – это Катино имение, и оно не могло жениться на цыганке из хора, и его не могли отравить!! Как малиновка он пел, чтоб вы пропали?! Я уже давно заметила, что вы слишком развязно отправляете всех на тот свет. Теперь я понимаю…

– Прогони его, – посоветовала разъяренная подруга. – Пусть он уйдет вон!

– Ты когда уезжаешь, Нюра? – спросила хозяйка.

– Через десять дней.

– Так вот что, расторопный молодой человек!.. Уходите и являйтесь не ранее чем через десять дней. Я накладываю на вас епитимью.

Я цинично захохотал, послал дамам воздушный поцелуй и, крикнув: «Привет от меня Жужутке», – вышел в переднюю.

Натягивая пальто, услышал:

– Вот нахал-то. Без него, по крайней мере, наговоримся. Послушай, а где Диночка Каплан?

– В Курске. Уже четверо детей. Ха-ха-ха! А помнишь апельсинное желе на пикнике?…

– А помнишь…

– А помнишь…

Неуклюжая громоздкая машина воспоминаний запыхтела и двинулась, увозя упоенных подруг в туманную даль. Эх, жизнь наша! Все мелочь, все тлен, дорогой читатель…