Как мы видим, отправляли не столько в восточные районы, сколько просто из Москвы, чтобы вывести детские сады из-под бомбардировок. Постоянно прятать детей в убежища было слишком сложно. В 1940 году в городе было 943 детских сада, в которых воспитывались 64 989 детей; при этом более 70 % детей посещали ведомственные дошкольные учреждения. 24–25 июня 1941 года была организована тренировочная воздушная тревога, к которой дошкольные работники и дети оказались не готовы, что и вызвало необходимость принимать срочные меры для исправления ситуации. Воспитатели самостоятельно разбивали бомбоубежище на сектора для большего удобства размещения ребят, преподносили дошкольникам меры ПВО как игру, и вскоре дети охотно и организованно стали выполнять требования взрослых.
Как правило, детей до трех лет отправляли вместе с матерями, а те, кто постарше, вывозились вместе с детскими садами.
Многие пытались устроиться сопровождающими, чтобы оставаться вместе со своим ребенком. Случалось так, что директора заводов навязывали детским садам сопровождающих из родителей, оставляя в Москве профессиональных педагогов. Ведь количество ставок было ограничено, все сопровождающие детей должны были быть в штате детских учреждений, поэтому приходилось делать нелегкий выбор между работниками детсада и родителями детей.
В такой интернат, организованный школой № 366, уехал младший брат Галины Галкиной, Геннадий, которому было 12 лет, а старшая сестра Анфиса поехала туда работать вожатой в числе пятерых учеников 10 класса. Сама Галя Галкина присоединилась к ним позже.
В ряде случаев на местах организовывали новые детские учреждения, где работали местные жители, в этом случае коллектив московского детского сада никуда не выезжал и оставался фактически без работы.
Зинаиде Пастернак удалось получить справку в домоуправлении, что возраст ее сына меньше, чем указан в метрике, а значит, она может ехать с ним. Борис Пастернак в письме Ольге Фрейденберг 9 июля рассказывает об их отъезде:
16 июля из Москвы в