Москва-41

Ринулась через большак и группа командарма. По ней тут же был открыт ураганный огонь из танков и миномётов. Артиллерия сделала несколько залпов и замолчала. Прорывающиеся настолько близко подошли к линии немецких заградительных огневых позиций, что возникла угроза поражения своих. Повторилась история с прорывом на большаке Беляево — Буслава. Часть колонны прорвалась. Часть, гораздо большая, была отсечена огнём и откатилась назад, с лес. На этот раз командарм оказался во второй группе. Здесь уже начался хаос. Бойцы и офицеры, видя, что атаки не дают результатов, что немцы их окружили и они уже совсем рядом, повсюду, начали уходить от группы командарма при первой возможности. Не возвращались разведгруппы. Можно предположить, что некоторые из них гибли или попадали в плен. Но можно предположить и то, что некоторые, к сожалению, уходили, фактически бросая своего генерала, чтобы выйти небольшой и неприметной группой где-нибудь на другом, более спокойном участке. Те, кто не мог бросить командарма, особенно раненые, начали стреляться. Прежде всего офицеры. Они-то знали, что их ждёт в плену.

Штабная группа вышла к деревне Косюково, на Угру. Но и здесь не оказалось своих. И здесь — немецкие танки и пулемёты. Некоторые пошли в воду, в Угру, разлившуюся на километры. Поплыли, держась за брёвна. Немцы открыли огонь. Никто не доплыл до противоположного берега. Командарм приказал возвращаться. Подошла немецкая радиоустановка. Генералу и его последним солдатам предложили выйти с поднятыми руками. Голос твёрдый, без акцента, но не родной. И вдруг — усталый, измученный, почти рыдающий:

— Братцы! Тут ничего! Жить можно! Кормят! Братцы!..

Где-то в лесах между Новой Михайловкой, Кобелевом и Жарами оставили раненых, в том числе генерала Офро-симова и адъютанта командарма майора Водолазова. И тут снова начали стреляться офицеры. Ате, кто не мог себе помочь уже и в этом, стонали, прося добить их.

А живые продолжали идти за своим генералом, который тоже был ранен. Но ещё шёл. Это придавало сил всем, находящимся рядом: генерал идёт, генерал с ними, а значит, есть надежда… И, выходя на очередной заслон, живые бросались на пулемёты. И уцелевшие снова шли дальше.

До линии фронта оставалось не более четырёх километров. Остановились на отдых. Рухнули в рыхлый мокрый снег, чтобы хоть немного отдышаться и прийти в себя перед новым броском. Туда, к Угре. Угра окликала их гулом канонады — там шёл непрерывный бой. Гудел плацдарм у деревни Павловки, где батальон одной из дивизий 43-й армии удерживал клочок земли, простреливаемый из винтовки, куда уже просачивались одиночки и мелкие группы бойцов 33-й армии. Орудия гремели справа и слева от плацдарма. Но твёрдо стояли и немцы. И их оборону наши дивизии, брошенные вперёд с целью деблокады кочующего «котла», прорвать так и не смогли. Вокруг остатков группы Ефремова сомкнулось железное кольцо. И эта железная хватка не оставляла обречённым других вариантов, кроме одного.

По различным источникам и свидетельствам, в районе Жары, Хохловка, Новая Михайловка, в лесах и оврагах, было сосредоточено до 2000 человек из числа прорывающихся. Надо заметить, что к ним в это время прибавилось и некоторое количество бойцов и командиров арьергардной 113-й стрелковой дивизии. В штабной группе насчитывалось до 500 человек.

В это время, когда очевидное стало явью, колонна начала распадаться на более малочисленные группы числом до 40 человек и менее. Они уходили в прорыв самостоятельно и каждая своим маршрутом. Очевидцы в один голос свидетельствуют о том, что однажды, в один из дней (или часов) генерал собрал оставшихся вокруг него и сказал примерно такие слова: всё, что он, как командующий армией, он для них сделал, попросил прощение за то, что не смог их вывести из окружения, и что теперь каждый волен поступить так, как считает нужным, что никого он не винит или никого из них, даже если он пожелает идти в плен, не осуждает, что все дрались достойно, вели себя мужественно и задачу свою выполнили…

Вот тут-то, после некоторой паузы, и началась пистолетная стрельба одиночными: офицеры уходили подальше от бойцов и стрелялись. Другие сбивались в группы и уходили, одни — к Угре, ведь до своих оставалось рукой подать, другие, напротив, считая, что такой маршрут ведёт к гибели, шли на юго-запад, где немецкие заслоны были слабее и где пройти их можно было легче и меньшей кровью. Вскоре штабную группу догнало то самое подразделение немецких автоматчиков, о котором упоминали многие из уцелевших. Оно преследовало её с самого Шпырёвского леса. Как будто точно знало, где находится генерал Ефремов.