Москва 80

А мысли были страшные. Четвёртый день в Большом Доме стояла зловещая тишина. О случившемся никто не говорил вслух, что только усиливало всеобщее ощущение тревоги. Сам Грибин не спал уже третьи сутки. С того самого рокового понедельника 19 мая, когда к шести часам вечера стало окончательно ясно, что Шадрин исчез. Всю ночь на вторник он не сомкнул глаз. И на среду тоже. Не спал он и сегодня. Держался только на таблетках.

Ему — опытному контрразведчику — не надо было напрягать память, чтобы признаться себе в очевидном — в Москве провал такого масштаба происходит впервые. Петров сбежал в Канберре, Дерябин в Вене, Голицин в Хельсинки, Носенко в Женеве, Левченко в Тегеране — все, кого мог вспомнить Грибин, перешли на сторону противника с позиций заграничных резидентур. Но чтобы такое случилось в Москве, в центральном аппарате, по крайней мере, после войны, — таких случаев он припомнить не мог.

В Москве! У него, у Грибина под носом!

Похоже, таблетка перестала действовать, поскольку его мысли опять пошли по мрачному кругу.

Четырнадцать лет во втором главке он возглавлял Первый отдел (США, Великобритания). У него на глазах в Москве полностью сменилось четыре состава резидентуры ЦРУ. Его фотография висела в советском отделе Лэнгли, — ей пугали всех направляющихся в Москву оперативников. За все годы его работы на этом посту ни американцы, ни англичане не смогли провести в Москве ни одной сколько-нибудь значимой, острой операции. Об эффективности работы Грибина говорило даже то, что на все оперативные контакты со своими источниками ЦРУ предпочитало выходить за рубежом. Москва была надёжно прикрыта мощным контрразведывательным режимом.

Девять московских оперативников ЦРУ находились под круглосуточным наблюдением — 24 часа в сутки, семь дней в неделю, все четырнадцать лет. 117 оставшихся сотрудников посольства находились под выборочным наблюдением, время от времени. Несмотря на всё могущество КГБ, 2-й Главк просто физически не мог взять под круглосуточное наблюдение 126 человек, учитывая, что большинство из этих людей занималось обычными ежедневными делами. Если бы речь шла об ограниченном отрезке времени, Комитет мог взять под колпак и 500 человек, но держать в постоянном рабочем режиме такое огромное число сотрудников было совершенно неэффективно.

Грибин отвлёкся от своих тяжёлых мыслей и вернулся к реальности. На совещании уже обсуждали график прибытия в Москву комсомольских бригад для срочных облицовочных работ в подтрибунных помещениях различных спортивных объектов. Представитель московского горкома ВЛКСМ рапортовал о прибывающих в столицу комсомольских отрядах из Саратова, Куйбышева, Свердловска…

Прищурив глаза, Грибин сделал вид, что внимательно рассматривает снятые очки в своих руках. Трёхдневная бессонница дала о себе знать, — его стало клонить в дрёму. Но даже в этом полусонном состоянии мысли в его уставшей голове не давали ему покоя.

Ему было пятьдесят семь лет, тридцать из которых он отдал КГБ. После успешного проведения Олимпиады — а это было лишь вопросом времени — осенью, аккурат к ноябрьским праздникам, полковнику Грибину должны были присвоить очередное звание.

Теперь мечты о генеральских погонах, как и вся его предыдущая служба, обнулялись. Это было жестоко и несправедливо.

Грибин вспомнил, что на пять вечера у него назначена встреча со следователем. Он посмотрел на часы и сразу поднялся из-за стола.

— Прошу прощения, я должен покинуть Вас.

Спускаясь по лестнице нового спортивного комплекса «Дружба», где проходили совещания штаба, он пытался проанализировать, почему предстоящая встреча со следователем впервые за эти три дня хоть как-то улучшила его подавленное состояние.

«Потому что следователь прокуратуры — это уголовное дело, а не домыслы, не намёки и не фантастические версии всемогущества западных спецслужб» — сам себе ответил Грибин.

«Меня ещё никто не снял. Оценка исчезновению Шадрина ещё не дана. Доклад Андропову через четыре дня, а к понедельнику я смогу взять ситуацию под свой контроль» — взбодрил себя Грибин.

Семья Шадрина могла попасть в аварию, их могли убить, похитить инопланетяне, они могли, в конце концов, просто провалиться сквозь землю — тысячи причин полностью реабилитировали Грибина.

И только одна стоила ему головы.

* * *

«Вот я и вошёл в загадочный мир КГБ», — с иронией подумал про себя Жечков, открывая облупившуюся дверь невзрачной двухэтажки на Кузнецком мосту.

В фойе здания его встретили стальные турникеты и пограничники у дверей и в бюро пропусков. Стоявший на входе лейтенант, сразу преградив путь, спросил Жечкова:

— Вы по какому вопросу?

— У меня назначена встреча на пять часов.

Лейтенант молча указал Жечкову на бюро пропусков. Наклонившись к узкому окошку, за которым тоже сидел лейтенант, Жечков ещё раз повторил цель своего визита.

— Ваш паспорт, пожалуйста.

Выписав данные паспорта, пограничник поднял взгляд на Жечкова.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Жечков Геннадий Викторович, следователь прокуратуры России.

— С кем у Вас назначена встреча? — снова переспросил лейтенант.