При перестройках и реконструкциях вскрывающиеся ходы, разумеется, изучаются (если повезет) и чаще всего уничтожаются.
Но в 1900 г., когда разворачивается действие «Любовника Смерти», эти ходы были еще в полной неприкосновенности. Вот и Просперо — вдохновитель клуба «соискателей»-самоубийц — использует для своих преступных целей «древний, выложенный камнем колодец: глубоченный — чуть не в тридцать саженей» («Любовница смерти»). Тем не менее сброшенный в его жерло Фандорин все же выбирается наружу невредимым, потеряв лишь верный «гернсталь».
Однако вернемся к событиям, связанным с хитровским кладом. Вспомните, как Сенька Скориков проникает из ночлежного подвала в некое подземелье, где обретает клад: «У стены, что справа, и у той, что слева, лежало по большой куче хвороста. Подошел — нет, не хворост, пруты железные, почерневшие.
Напротив хода, из которого вылез Скорик, раньше, похоже, дверь была, но только ее всю доверху битым кирпичом, камнями и землей засыпало — не пройдешь.
Где ж большущее сокровище, за которое Синюхин и все его семейство страшную смерть приняли?..
…Посреди каморы нашлась большая мошна толстой задубевшей кожи, вся ветхая, негодная. Внутри, однако, что-то звякнуло.
…На пол со звоном посыпались какие-то лепестки-чешуйки, с мизинный ноготь каждая».
Невзрачные «чешуйки» оказываются серебряными копейками. Находит Сенька и «иоахимсталеры». А пресловутые пруты, с помощью одного из которых Фандорин «временно заковал» Сеньку, чтобы узнать, куда тот дел украденные из-под носа у Масы нефритовые четки («Франт отобрал у Сеньки железку, вцепился в ее концы, наморщил гладкий лоб и вдруг как закрутит прут у Скорика на запястьях! Легко так, словно проволоку какую»), оказываются «талерными прутками» с «клеймом Яузского двора» и приносят Сеньке богатство и славу: «Позавчера к мировому судье Теплостанского участка Московской губернии поступило письмо, написанное по поручению несовершеннолетнего С. Скорикова, который отыскал в недрах Хитровки клад баснословной ценности.
Вместо того чтобы присвоить сокровище, как, вероятно, поступили бы большинство москвичей, благородный юноша решил вверить находку попечительству городских властей… От имени жителей Первопрестольной поздравляем образцового гражданина Скорикова с причитающимся по закону вознаграждением».
«Теплостанский мировой судья» Ипполит Иванович Кувшинников первым разъясняет Сеньке происхождение клада:
«— Гляди. Это карта Москвы. Вот Хитровка, а вот Серебряники, переулок и набережная. От Хитровки рукой подать. Там в семнадцатом столетии располагалась Серебряническая слобода, где при Яузском денежном дворе жили мастера-серебряники. Как твои прутья выглядят? Вот так? — Потащил Скорика к столу, где книга. Там, на картинке, Сенька увидел прут — точь-в-точь такой же, какие ювелиру продал. И крупно, на торце, буквы «МД».
— «МД» — это «Монетный двор», — объяснил Кувшинников. — Его еще называли Новым Монетным или Английским. В старину на Руси своего серебра было мало, поэтому закупали европейские монеты, иоахимс-талеры, ефимки. — Сенька на знакомое слово опять кивнул, но уже с толком. — Талеры переплавляли в такие вот серебряные пруты, потом из них волокли проволоку, резали ее на кусочки, плющили и чеканили копейки, так называемые «чешуйки». Копеек сохранилось много, талеров и того больше, а заготовочных серебряных прутов, разумеется, не осталось вовсе — ведь они все в работу шли».
Для энциклопедически образованного Эраста Петровича «ерохинский подвал» тоже не представляет загадки. Правда, он успешно запугивает собранных возле клада «худших подонков, которые отравляют своим смрадным дыханием воздух Божьего мира»: «Господа пауки, да уберите вы свои б-бомбарды… Стрелять в этом подземелье… нельзя… Своды… совсем ветхие… Достаточно не то что выстрела — громкого крика, чтобы на нас осела вся Т-троица… Церковь Троицы что в Серебряниках. Мы находимся как раз под ее фундаментом, я проверил по историческому плану Москвы. Когда-то здесь находились постройки государева Денежного двора». Однако сам Фандорин прекрасно знает: «…тут такая кладка, т-тысячу лет простоит».