Москва – Багдад

Так что Цетка очень лукавила перед Александрой Сергеевной, когда изображала невинность при обнаружившейся беременности будущим Иваном. И обе они прекрасно знали об этом. Ну... это у них были такие женские игры — в порядочность...

Жизнь после Махно

Конечно, власти Цетку дергали, несколько раз вызывали в КГБ на беседы — в Синельниково и даже в Днепропетровск. Не все вопросы она помнила, потому что сидела там растерянная и напуганная. О каких-то, возможно, не хотела рассказывать спустя годы подругам. Но отвечала искренне, без утайки.

Сначала спрашивали, знала ли она Нестора вообще. Этого факта отрицать она не могла.

— Вы знали, чем этот человек занимается? — вкрадчиво намекал хозяин областного кабинета, где Цетку допрашивали, на ее причастность к бесчинствам бандита.

— Знала, — отвечала она, — он любил купать лошадей помещика Миргородского и водить их в ночное.

— А позже?

— Позже мы стали подростками и полюбили друг друга.

— Что вас связывало с гражданином Махно в зрелом возрасте?

— Больше ничего, — призналась Цетка. — Только любовь.

— А на эксы вы с ним ходили?

— Куда? — испугалась Цетка незнакомого слова.

— На экспроприации, — пояснил хозяин кабинета.

— Может, и ходили. Я не знаю... — Цетка от волнения сдвинула с головы косынку и вытерла ею помокревшие губы. — А что это такое?

— Это налеты на усадьбы граждан. Грабежи и убийства. В таких акциях вы участвовали?

Цетка истово перекрестилась.

— Какие страшные вещи вы говорите... Нет, в таком я не участвовала!

А тот, что допрашивал Цетку в Синельниково, все интересовался, звал ли ее Нестор с собой за границу и почему она с ним не уехала.

— Звать-то он звал, но кто меня там ждал с сыном-инвалидом? Да и не сделала я ничего такого, чтобы бежать.

— А он сделал?

— Он что заработал, то и получил, — Цетка опять перекрестилась, неразборчиво зашептала молитву.

— Не жалко было его другой отдавать? — допекал следователь. — Муж все-таки...

— Нет, — простодушно призналась Цетка. — Он терял силы, болел. Ему не жена нужна была, а кормилица и нянька. Вот поехала с ним эта дылда, которой он до подмышек доставал, — и ладно. Я знаю, что в молодости он любил одну меня.

Даже Бараненко Александру Федоровну, соседку Цеткину, вызывали и допрашивали на предмет того, была ли Светлана Владимировна Тищенко (в девичестве Григорьева) причастна к махновской деятельности. Наверное, не у нее одной этим интересовались. Но предъявить Цетке таких обвинений никто не мог. Ну гуляла она с Махно, так, может, не по своей воле. И уж точно не по политическим мотивам! Не только она искала судьбы в мужиках, запутавшихся в политике, — жизнь-то одна. Чья вина, что пришлось им жить в такое расхристанное время?

Единственные люди, которых Цетка по своей глупости по-настоящему предала, на то время жили за границей. Это была семья Диляковых, семья ее подруги детства. Но по возвращении на Родину Александра Сергеевна быстро сменила фамилию, и сама остерегалась высовываться, не то что других обвинять. Так что насчет этого случая Цетка была спокойна — он не всплывет на допросах.

Цетку в КГБ выпотрошили так, что она уже и не помнила, было ли что такое, чего бы она им не рассказала. С тем ее отпустили, предупредив, чтобы не болтала, не зажиралась на глазах у людей и вообще жила тихо и незаметно.

— Так я всегда тихо... — попыталась сказать Цетка, но ее перебили с всезнающей ухмылочкой.

— Наслышаны, наслышаны, как вы «всегда тихо». И про ваши молочные ванны, и про тачанки с музыкой и про сынов нагулянных...

— Да теперь уж не то... — Цетка с непритворным смирением наклонила голову.

Сразу после окончания Гражданской войны во всех населенных пунктах, зараженных махновщиной, постоянно работали уполномоченные КГБ. В Славгороде тоже были такие сотрудники. Фамилию последнего люди помнят — Тарасенко. На их недремлющем оке и находилось те лица, кого не привлекали к ответственности, но кто оставался под наблюдением.

Так вот этот Тарасенко вроде беззлобный, никого зря не трогал, а тут как-то в 1954 году решил произвести у Цетки обыск, потрясти ее на предмет выявления махновских сокровищ. Но... репрессии репрессиями, а свои люди у махновцев везде оставались, причем сидели на всех уровнях. И Цетка знала, к кому обратиться. Поэтому молчать не стала! После этого сам Тарасенко, так ничего с Цетки не вытрясши, исчез из Славгорода, а на его место приехал другой. Но вскорости должность эту упразднили, всех преступников выпустили на свободу и Цетка вздохнула свободнее.

Симпатичная и любимая славгородцами Бараненко Александра Федоровна, жена родного дяди Прасковьи Яковлевны, хорошо знавшая героев этого повествования и детали их жизни, начиная от Цетки и Махно и кончая детьми горбатого Ивана Владимировича, и много-много с большим мастерством рассказывавшая о них, в 1972 году уехала из Славгорода к дочери. И получать дальнейшие достоверные сведения стало не от кого.