Москва – Багдад

Оказывается, они поджидали телегу! Когда та приехала, прогромыхав пустой коробкой, и остановилась у ворот, махновцы приободрились и рассредоточились, изучили обстановку на улице, тенями рассыпались вокруг дома — их ведь вместе с ездовым и его спутниками стало больше. И тут те, кто был у входной двери, приступили к делу — попытались взять хозяев на испуг криками.

— Выходи, халдейское отродье, не отсидишься! — заорали они.

— Не видишь, кто к тебе пожаловал?!

— Сдавай товар бесплатно, тогда живым останешься!

Залегшие в доме люди чутко прислушивались к крикам, стараясь по их интонации определить настроение и намерения бандитов.

— Зачем халдейское{4}? — шепотом возмутился Павел Емельянович, обращаясь к Григорию Никифоровичу. — Моя ассириец. Притом русский корень. Моя уже не халдей, я же крестился! Я православный!

— У нас этих тонкостей не понимают, — пояснил Григорий Никифорович. — Да плюнь на них!

Поскольку на крики никто не отвечал, махновцы озадачились. Такого у них еще не бывало. Обычно люди просыпались и начинали если не выходить во двор, то пускаться в переговоры, беспокоиться. А тут тишина какая-то глухая... И вроде даже зловещая.

Посовещавшись, открыли стрельбу. Стреляли по окнам, шумно радуясь звону разбитых стекол, по дверям, по стенам, по крыше. От дома летели щепки, отваливались куски кирпичей, звенела и трещала черепичная крыша. Палили с час. Наконец убедились, что это не приведет к цели, потому что дом укреплен изнутри и пули в него не проникают, и остыли. Собравшись с духом, попытались взобраться на крышу. Оборонявшиеся какое-то время отпугивали их от стен выстрелами. Все же полностью контролировать то, что делалось вокруг дома, они не могли. Некоторые махновцы изловчились и попали наверх, затеяли там возню, начали бить по кровле, видимо, пытались разобрать ее. В итоге поняли, что и оттуда проникнуть внутрь не удастся.

— Черт, сидят, как под панцирем!

— Может, их там нет? — в звонкой ночной прохладе отчетливо слышались переговоры махновцев.

— Кто же тогда отстреливается?

— А... Ну да.

— Эй, купчишка, выходи! Пока мы добрые! — закричали махновцы в два голоса.

На печи закашлялась Агриппина Фотиевна, попытавшись что-то произнести. Она прикрывала рот рукой, била себя в грудь, чтобы прекратить приступ и не разбудить внуков. При этом выговаривала отдельные слоги и опять кашляла, так что понять ничего нельзя было. Павел Емельянович быстро метнулся и подал ей воды.

— Попейте, мама!

Женщина посмотрела на зятя светлым ласковым взглядом.

— Спасибо! — прошептала.

— Что вы хотеля сказаль?

— Да то, что никого не узнаю по голосам, — отдышавшись, сказала она. — Хорошо ли вы с Гришей разглядели этих бандитов? Это наши люди или чужие?

За Дилякова ответил Григорий Никифорович.

— Нет, не наши, — сказал он. — Махновцы теперь умные стали, боятся, что когда-то с них спросится за все. Вот и подставляют чужаков.

— Это хорошо...

— Это очень опасно, тетя Груня, — возразил Григорий Никифорович. — Если раньше они ограбленных не трогали, то теперь стремятся не оставлять свидетелей — убивают.

Тем временем во дворе наступило затишье. Озадаченный этим, Павел Емельянович побежал к окну, на свой пост. Он увидел застывших махновцев, как будто к чему-то прислушивающихся, а один из них стоял посреди двора с широко расставленными руками, как дирижер, призывающий держать паузу.

— Вот интересно, — вдруг сказал этот «дирижер». — От кого они закрылись?

Послышалось дружное ржание, бодрые прибаутки:

— Наверное, от трясцы болотной!

— Ага, от кикимор нечесаных.

— Заразиться чумой боятся!

— Ага, от лешего они закрылись, но не от нас, не-е... — и бандиты взорвались хохотом. — Мы хорошие!

— Да я не о том, мерины вы малохольные! Только ржать и умеете, — сказал, тот, который заинтересовался ситуацией. — Ведь это же неспроста они так спрятались. Или они каждую ночь строят баррикады и из бойниц по воронам стреляют?!

Бандиты, наконец, уразумели сказанное и поежились, словно холодный ветерок у них по спинам прошел.

— Ты хочешь сказать... они знали, что мы придем?

— Ну наконец! Дошло до тебя с третьего раза.

— Предатель, что ли, есть среди нас?

— А чего гадать? Вот выкурим их оттуда и обо всем поспрашиваем!

— Да как бы не получилось так, что они откуда-то подмогу ждут. Видишь, затаились...

— Эй, пархатые, сейчас мы вас гранатами забросаем! — заорал очередной махновец и грязно выругался.

— Лучше по-доброму выходите!

— Басурман заморский, сейчас мы твоих детей и жену-портисточку на куски порубим!

Ответом им опять было молчание.

— Ничего они не сделают, — между тем продолжал комментировать Пиваков, морально поддерживая своих подопечных. — Может под утро, когда поймут, что вашего сахара им не видать, и подожгут... Но не сейчас.

— А что он сказал про жену? — спросил Диляков. — Какое слово?

— Шутят так, — ответил Григорий Никифорович. — Соединили два слова «портная» и «модисточка», им кажется это забавным.

— Это не ругание?

— Не-ет... Это зависть, браток.