Москва – Багдад

Совсем не надоела ей жизнь с ним, не надоел роскошный Багдад, к которому она за двенадцать лет привыкла, где у нее был богатый восточный дом... Неприятие Востока она внушила себе, потому что пришлось все бросить и бежать, спасать жизнь, спасать копейку. Их прежнее счастье разрушил ее неразумный Павлуша, не посчитался ни с нею, ни с детьми, ни с матерью... Беда непреодолимая...

Многое скрывали от потомков предки Бориса Павловича, а больше всех помалкивала Александра Сергеевна да еще за остальными присматривала. Любила она мужа, жалела его, сочувствовала ему и не хотела предавать огласке его мелкие грехопадения, низкие слабости. И в то же время злилась на него, ругала последними словами за порок, за эгоизм, за одержимость бесами. Ну кабы можно было, она бы своими руками вырвала из него эту гадость, выгрызла бы ее да разметала! А так... что же... Болезнь его поразила жестокая, непонятная... от которой он сам мучился, а избавиться не мог. Ну вот как ей было жить?!

Приходилось готовиться и втайне бежать от него, ибо она понимала, что нельзя возле такого человека оставлять детей — не пример он для них. Она не имела права свою любовь к мужу ставить выше долга перед детьми. Да и самой погибать не хотелось. Кажется, и для Павла это радостью не стало бы.

С особым нетерпением ждала она возвращения мужа из Багдада, почему-то веря в хорошие новости, хотя не представляла, в чем они могли заключаться. Безотчетно ее сердце билось в ритме нетерпения и замирало от неясных предчувствий. По инерции она еще долго находилась в плену у вавилонской сказки, дарившей ей сбывающиеся мечты, не перестающие удивлять действительность и смелые грезы о будущем — почти всю рассветную молодость. Она так вросла в эту сказку, что, планируя разлуки с мужем и побеги из Багдада или Кишинева, вместе с тем не верила в их осуществление. Сказка должна была длиться вечно, не предавая ту, которая так любила ее! Свои планы казались Александре Сергеевне безобидной игрой ума, что отвлекала от огорчений, успокаивала и утешала в моменты разочарований.

В детстве она часто поступала вопреки предостережениям матери и получала за это выговоры и нагоняи. Вот тогда и избавлялась от обид мстительными планами: сейчас возьму и умру — и пусть мать потом всю жизнь плачет, что довела меня до смерти. Но переходить к осуществлению подобных начертаний не торопилась. Взамен, изрядно поэксплуатировав воображение, облегченно вздыхала и прощалась с плохим настроением, даже забывала о причинах его появления.

То же самое продолжалось у нее и в замужестве. Конечно, в супружеской жизни не бывает все гладко и безупречно. Обязательно что-то происходит не по желаниям, что-то лишает покоя, раздражает или пугает. Справляться с этим она, наверное, умела с трудом, поэтому и прибегала к испытанному способу — для освобождения от опасности или страданий строила воздушные замки, мысленно рисовала кардинальные поступки, изменение отношений, а то и месть.

Павел Емельянович, наоборот, если что-то намечал, то доводил до конца.

Подъезжая к Кишиневу, он уже знал, что Иероним Гелб обречен, причем вместе со своими братьями. На то, чтобы констатировать этот единственно правильный вывод и свыкнуться с ним, у Павла ушло почти все время поездки. Он заставил себя принять этот вывод как постулат, как закон движения Земли вокруг Солнца, как истину и единственно возможный исход данной коллизии. Роник, этот выигравший у него выскочка, сам подписал себе приговор — несносным поведением, повсеместно оглашаемыми намерениями, упрямыми угрозами в адрес Павла и, наконец, тем, что предпринял практические шаги — с братцами-головорезами пустился по его следу.

Оставалось только найти злодея. Но где? И вдруг Павел понял! Конечно там, где Гелб ищет его самого. А ищет он его в Кишиневе, куда Павел ехал по старым документам, под отцовским именем, и следовательно, оставил свой след, как комета в своем движении оставляет хвост. Другое дело, что это имя в Бессарабии растворилось в воздухе, и по имени Роник его не найдет. Тогда ему останется одно — подстерегать Павла… около игральных заведений. Как просто!

С этого момента Павел начал обдумывать план операции по превентивному устранению банды Гелба. Он понимал, что это более легкая работа, чем практическое воплощение, но от нее зависит конечный результат. Драться Павлу приходилось, и он знал, что одолеет нескольких противников, но драки — это одно, а то, чего он добивался, — другое.

«Так-так-так, не стоит забегать наперед, — шептал он про себя на прогулках. — Будем продвигаться мелкими шажками».

План созрел, как из воды вынырнул. Надо было осторожно собрать сведения о самых посещаемых игорных заведениях: сколько их, где расположены и пр. Главное, чтобы жена о его хлопотах не узнала и не насторожилась. А то ведь истолкует неправильно, забегается и все ему испортит.

По возвращении из Багдада он успокоил ее хорошей новостью, что не убил своего врага. Думал, она обрадуется… А получилось наоборот — напугал.