Москва – Багдад

Затем, конечно, их планы были воплощены в реальность, Бент Нилсен не подвел старого Рамана. Не сразу и не все одновременно было закончено. Нилсен продвигал дело постепенно, без спешки, зато напористо и неуклонно, и это очень нравилось его заказчикам.

Так получилось, что новые залы аптеки, как по-прежнему назывался их торговый дом, вошли в строй одновременно с женитьбой Глеба. Женой он выбрал дочь первого помощника Нилсена, которого тот нашел среди багдадских зодчих для выполнения отделочных и декорационных работ, ведь им понадобилось много создавать и реставрировать лепных архитектурных деталей и рельефов. Девушка была почти ровесницей Глеба, то есть по восточным меркам не такой уж юной.

Почему-то громкой свадьбы Глеб не захотел, и это встревожило его родственников. Конечно, он мотивировал свое желание необходимостью экономить деньги для строительства, которое продолжалось. Но все равно это было странно — молодые женились по любви, а это всегда сопрягается с желанием громкого и запоминающегося празднества. В конце концов, сошлись на том скромном варианте свадьбы и на том минимуме расходов, на которые согласилась сторона невесты.

Итак, Глеб вступил в полное управление семейным делом, чем когда-то занимался его отец, незабвенный Гордей Дарьевич.

Пагуба

Глеб Гордеевич, обеспокоенный своим состоянием, о котором он ни с кем не мог поговорить, никому не мог довериться, тайно посетил лекарей, занимающихся душами клиентов — одержимостью по тогдашней терминологии, а по-нашему, психиатров. Для этого, подготовив почву, на некоторое время уехал в Ниневию, как ассирийцы Ирака называли Мосул, второй крупный культурный центр страны.

Остановился он в частной лечебнице, о которой разузнал загодя.

— У меня появилось порочное пристрастие, — рассказывал он врачу. — Я, видите ли, занимаюсь торговлей... И с некоторых пор начал замечать за собой желание взять из общей кассы деньги...

— Только желание?

— Не только. Конечно, дело дошло до прямого воровства, доктор... Я поэтому и обратился к вам.

— Как давно вы за собой это заметили?

— Готовясь к этой беседе, я все припомнил с большой точностью, — убежденно говорил Глеб. — Это случилось, когда умер мой отец. Я тогда испытал сильное потрясение, почти дошедшее до временного помешательства. Странно, что этого никто не заметил. Ну конечно, я не демонстрировал свое состояние, но возможно не заметили еще и потому, что все были заняты главным событием, а я в некотором смысле оставался предоставленным самому себе. Да и вообще это длилось недолго. Отец умер в дороге, мы как раз путешествовали... Так вот пагубное желание владело мной от его смерти и до возвращения домой. Потом оно как будто незаметно прошло. Но момент, когда мне хотелось уйти вслед за отцом, я помню отчетливо.

— Что именно вас толкало уйти вслед за отцом? — уточнял врач.

— Страх встречи с матерью. Видите ли, мне казалось, что я не перенесу ее горя. Я не желал видеть ее оплакивание отца, ее страдания, они меня страшили, казались мне непереносимыми. И потом... Мое понимание того, что жизнь без отца станет пустой. Ну... бесцельной... Опять же — я не желал себе такой жизни, словно заранее не находил себе в ней места. Даже домой возвращаться не хотелось. Мне казалось, что это уже будет не мой дом. Короче, все это было мне не под силу.

— Но потом, вы сказали, вам стало легче?

— Да, мама встретила известие о смерти отца очень мужественно. Дело в том, что отец давно и тяжело болел... после сильной травмы. Фактически мама спасла его и выходила от смерти. Так что, сами понимаете, она свободно понимала его состояние и представляла, когда запас его сил исчерпается. Мама давно была готова ко всему, вот что я хочу сказать.

— А второй мотив? Отчего он перестал вас беспокоить?

— Тут отец обо мне позаботился. Кто знает... я начинаю думать, что он предвидел мою болезнь. Иначе, откуда бы знал, что мне завещать?

Глеб нервничал и суетился, был немногословен, говорил немного невпопад. Ему впервые пришлось откровенничать о слишком личных вещах, и его не отпускал внутренний зажим. Да это и естественно... Многие свои качества и порывы им еще не были осмысленны, а значит, он не мог вообще сказать о них. Смутные беспокойства еще не вызрели в конкретные слова.

— Вы не могли бы говорить яснее, конкретнее? — попросил врач. — Просто говорите о конкретных фактах.

— Да, простите. Дело в том, что отец оставил запись... он вел дневник... Писал там часто...

— О чем он оставил запись?

— Он оставил последнюю запись, где завещал мне... построить новый дом. Написал, что я должен сделать что-то значительное, причем своими руками. Сам-то он построил нашу яхту. Вот... И я увлекся его идеей. Это сделало мою жизнь осмысленной.

Беседа в таком плане продолжалась долго, повторялась не один день.