Москва Булгаковская

Он сидел у окна, курил и смотрел в одну точку. Конец. Бездарь. Размечтался. И вовсе он не так хорош, этот роман. И пьеса никуда не годится… Вот только жаль теплой комнаты с изразцовой печью, бок рояля и растрепанные ноты на нем… И голоса, и бренчание гитары, и снег, снег за кремовыми шторами, и выстрелы, и страх, и любовь, и веру… Куда это все девать — уже рожденное?.. Хоть бы одним глазком увидеть, хоть бы на Малой сцене… нет, нельзя, нельзя сдаваться, нельзя бежать от тявканья Луначарского… Просить нельзя, бояться нельзя. Главное — не терять достоинства. И сохранить лицо. Ну почему совершенно антигероическая личность, литературный мирный обыватель все время должен лезть на баррикады? С кем-то сражаться, что-то доказывать? Не хочу! Ненавидеть не хочу, драться не хочу, мозги свои захламлять дрязгами мелочными — не хочу! Хочу быть покойным, счастливым и добрым! — Он не заметил, что рассуждал вслух.

— Это ты здорово сформулировал! — Люба неслышно вошла и поставила перед ним стакан крепко заваренного чая — бог ее знает, где нашла. Но чай дымился и пах чем-то бывшим, правильным, надежным. А еще — домом Турбиных, первым актом пьесы он пах! Пьесы, которая никогда не увидит сцены…Нет. Застрелиться!

— А к тебе делегация. — Люба отворила дверь. Вошли, тихо поздоровавшись, как на похоронах, Хмелев, Яншин, Марков.

— С нами вся труппа увязаться хотела, но мы попридержали. Дамы петицию вознамерились составить и к букету приложить.

— К похоронному венку, — уточнил Булгаков.

— Михаил Афанасьевич, вы уже давно поняли, в какое время и в каком месте нам всем повезло родиться и творить. — Торжественно, как на собрании, начал Марков. Глубокие живые глазки его смеялись. — Ну что мы все — никогда не компромиссничаем? Только и крутимся как уж на сковородке, чтобы хоть часть самого ценного донести, спасти. А вы для нас — самое ценное.

— Вы ж наш — мхатский (именно так, мхатский. — Л.Б.), — чуть не плакал Яншин. — Мы ж такие планы строили… Что ж теперь мой Лариосик… — Толстые губы его задрожали, — что ж его Турбин Алешка — он кивнул на Хмелева, хмуро изучавшего половицы черными мрачными очами, — не будут никогда? Не будут на сцене? — Он засморкался в мятый платок. — Хотите — на колени встанем. Всех под окно приведем и бухнемся.

Варвара Михайловна, мать писателя. 1910 г.

Афанасий Иванович Булгаков, отец

Фото семьи Булгаковых. Впервые без отца

Михаил Булгаков гимназист

Фото Михаила Булгакова со студенческого билета

Михаил Булгаков 1916

Андреевский спуск. 1910 г.

Татьяна Лаппа

Михаил Булгаков. 1912 г.

Татьяна Николаевна у дерева

Сестры М.А. Булгакова

Варвара Афанасьевна и Леонид Карум

Варвара Афанасьевна Булгакова. 1912

Михаил Булгаков. 1916 г.

М.А. Булгаков в группе врачей. 1916 г.

Татьяна Лaппа

Улица Большая садовая, д. 10

М. А. Булгаков. Начало1930-х гг.

Московский мюзик-холл

Любовь Белозерская. 1926 г.

Любовь Евгеньевна — танцовщица в Фоли Бержер

Михаил и Любовь Булгаковы на лыжной прогулке (второй ряд слева)

Патриаршие пруды. 1985 г.

Патриаршие пруды. Середина 1920-х гг.

Любовь Белозерская

Михаил Афанасьевич на генеральной репетиции «Мольера»

Останкино

Любовь Евгеньевна у автомобиля

Кабинет на Большой Пироговской, д. 35а

Улица Большая Пироговская, д. 35а

Елена — гимназистка

Елена Сергеевна. 1907 г.

Нащокинский переулок. 1986 г.

Кабинет Булгакова в Нащокинском переулке

Литературный институт. 1986 г.

Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна

Малый Левшинский переулок. 1986 г.

Михаил Афанасьевич. 1936 г.

Елена Сергеевна

Елена Сергеевна и ее племянник в квартире в Нащокинском переулке

Подвальчик мастера. Плотников переулок, д. 10

Плотников переулок, д. 10

«Замок». Центральный дом литератора. 1986 г.

МХАТ, старое здание