Москва – Гребешки

По вчерашней имениннице, «шлюхе и подзаборной потаскухе» Муське, на которой пробу негде ставить.

По аэропортовской уборщице тётке Пелагее, которая обосранные унитазы как следует отмыть не может или не хочет, или специально так делает, корова старая, чтобы насолить всем. Вот, мол, «старуха усатая и бородатая». Пусть, дескать, домой в Рязань свою едет. Мол, там ей место, а не в столице.

По тупому пьянчужке-бригадиру Лёшке Шкворню, который из Пензы приехал.

По косоглазому, криворотому и лопоухому козлу огородному Веньке Петрову.

По «скользкому и продажному» вахтёру Фёдору Игнатьевичу Мыльникову.

Отборная брань, перекликающаяся со звучными литературными эпитетами, ещё долго лилась протяжной песней старинных сибирских русских каторжников из уст этой говорливой тётеньки.

Дежурная потная тётка на полном серьёзе и очень даже весьма ехидно, въедливо, подробно и доходчиво заодно с озвученными персонажами перебрала добрую половину их огромного, «мутного и гадкого» коллектива.

Перепало почти всем. Да. Всем. Без остатка.

Характеристики на них, на членов этого «самого гнилого в мире» общественного сообщества, сыпались из уст сей «честной» гражданки – хоть тут же на машинке печатай, подписывай и штамп ставь.

Затем обезумевшая и дюже озверевшая потная женщина нелестными, но очень красочными острыми ругательными фразами и яркими недвусмысленными намёками прошлась по этим «надоедливым дуракам» пассажирам, по этим чёртовым «охламонам», «разгильдяям» и другим разным подобным «распиндяям» и «разгундяям», этим «балбесам бестолковым», которым «не сидится дома» и возить которых на этих «шушлайках» она, уставшая и измученная до боли в сердце, уже «задолбалась» напрочь.

Всё, мол, конец этой дурацкой работе!

Бежать, дескать, «отседова» надо.

И чем быстрее, тем лучше.

Явление девятое

Сопровождавшая пассажиров от аэровокзала до самолёта работница аэропорта никак не могла остановиться. Её бесило. Её корчило. Её подкидывало и подбрасывало.

Она рассвирепела. Она разъярилась. Она с катушек слетела.

Она продолжила поливать грязью людей, находящихся в салоне автобуса.

Она посылала проклятья российским пассажирам, она безбожно кляла людей из ближнего зарубежья, она хлёсткими словами нещадно ругала иностранцев.

Она орала, что эти чёртовы «мериканцы» совсем обнаглели. Что они посылают нам свои огромные «Боинги», а мы, как проклятые, радуемся…

Она кричала, что эти загнивающие «гевропэйцы» навязывают нам громадные свои «Аэробусы», а мы, идиоты, катаемся на них в своё удовольствие…

Ох, как она бесновалась… Ох, как она злилась… Кто бы видел…

С ни в чём неповинных пассажиров наглая, отвязная, крикливая и горластая дама с красной повязкой на руке, тут же, без передыха, смело и люто переключилась сперва на «международное капиталистическое», затем на федеральное правительство и вообще на всю эту «никчёмную» современную государственную власть.

Их она крыла яростно и даже весьма пафосно. Как хотела, так и крыла.

Жгучими совершенными и несовершенными глаголами во всех падежах.

Красочными причастиями и весьма ядовитыми и колкими деепричастиями.

«Правильными» существительными и весьма «неправильными» прилагательными.

Не брезговала они и точками с запятыми, чёрточками и дефисами, кавычками, прямой и косвенной речью, длинными пространственными диалогами и длиннющими монологами, монотонными бубнениями и эмоциональными всплесками, короткими тире, длинными и очень-очень предлинными многоточиями, весьма робкими застенчивыми вопросительными и ударными восклицательными знаками, меткими междометиями и столь важными и очень многозначными предлогами, особенно «в», «на» и «с».

Да. Они, предлоги эти, были очень и очень востребованы. Да-да. Более чем.

Без них, без этих нужных и даже необходимых предлогов, пазлы бы не сложились.

Без них и картина-то не картина, а так… – фитюлька сплошная, козявка бесцветная, тусклая и безликая. Колориту русского без них нет. И это не обсуждается. Это истина.

Тётенька вошла в раж, восторженно махала голыми руками, страшно кривила лицо, плевалась по сторонам и ругалась как последний сапожник, пардон, сапожница.

Отборная брань разносилась по салону – словно злые вороны и вороватые сороки в небе летали и дрались отчаянно меж собой – перья только кружились и падали, падали, падали на грешную землю, пардон, на пол заплёванный.

Ох, как её корёжило… ох, как её вверх подкидывало… ох, как её всю наизнанку выворачивало… Всю подноготную стало видно.

Ох, как ей это всё надоело… Хуже горькой редьки…

Жить ей не хотелось…

Хоть в петлю… Хоть в омут… Хоть в пекло… Хоть на рельсы…

Хоть в мясорубку… Хоть в бетономешалку… Хоть со скалы с разбегу…

Хоть куда… Лишь бы не видеть всего этого пустопорожнего…

Не жизнь, а сплошное безобразие!

Врагу такого не пожелаешь!

Да! Сдохнуть лучше! Умереть! В гроб! В землю!

Да! Под землю! На небо! На небеса далёкие!

Туда! К Богу поближе! От людей подальше…