Москва и Орда

Вероятно, дипломатические усилия Казимира были во многом связаны с его развернувшейся в это время борьбой с Москвой за сюзеренитет над Новгородом Великим. Немного позже, в 1472 г., Казимир получил от крымского хана Мен-гли-Гирея ярлык, в котором (как и в ярлыке Хаджи-Гирея 1461 г.) помимо реально принадлежавших Великому княжеству Литовскому русских земель королю жаловался и Новгород^{874}. Скорее всего, в 1470–1471 гг. Казимир добивался от Ахмата, помимо военного союза против Москвы, того же — признания его прав на Новгород. Ярлыки, выданные крымскими ханами, более способствовали самоутверждению Гиреев в борьбе с Большой Ордой за «наследие» былой единой ордынской державы, чем имели реальную политическую значимость. Иное дело, если бы Новгород был пожалован Казимиру не крымским ханом, а ханом Большой Орды — это являлось бы волей правителя, традиционно признававшегося в Москве сюзереном. Ахмат после колебаний пошел, вероятно, навстречу этому желанию короля; на его решение мог повлиять набег вятчан на Сарай. Татарское посольство выехало в Польшу не позже начала июля 1471 г., так как в Кракове оно пребывало в августе^{875}. Именно в то время, пока «царев посол» находился в пути, Иван III нанес поражение войскам Новгородской республики (битва на Шелони 14 июля) и заключил мир на своих условиях^{876}; в момент отправки посольства Ахмат знать об этом, естественно, не мог (равно как и великий князь, отправляясь в поход, о решении хана поддержать претензии короля). Из-за собственного промедления хан оказался, таким образом, в довольно нелепом положении — его воля в отношении Новгорода оказывалась пустым звуком. Казимир, видимо, успел подчеркнуть факт своеволия московского князя, и тогда Ахмат решился на военный поход с целью наказания вассала. Иван III, вернувшись из-под Новгорода (а может быть, еще до Шелонского похода), не забыл о том, чтобы подстраховаться со стороны Орды: в 1472 г. в войске хана находился великокняжеский посол Григорий Волнин^{877}. Но это не смогло изменить намерений Ахмата.

Когда начались военные действия, великий князь действовал достаточно решительно; во всяком случае, прямых данных о его колебаниях (в отличие от 1480 г.) мы не имеем. Но по-видимому, какие-то разногласия в окружении Ивана имели место. Архиепископ Вассиан Рыло в своем «Послании на Угру» писал: «Прииде же убо въ слухы нашя, яко прежний твои развратници не престают, шепчуще въ ухо твое льстивыя словеса, и совещают ти не противитися сопостатом, но отступите»^{878} (выделено мной. — А. Г.). В этих словах можно видеть свидетельство того, что приближенные, советовавшие великому князю в 1480 г. не биться с ханом, уже когда-то прежде выступали с аналогичными предложениями. Сходная ситуация была только в 1472 г.

Результаты войны в Москве расценили как успех. Причем они получили даже более высокую оценку, чем итоги конфликта 1480 г.: тогда происшедшее расценили как «избавление»^{879}, а в отношении событий 1472 г. говорилось не только об «избавлении», но о «победе»^{880}. По-видимому, последствием этой победы было прекращение уплаты выхода.

В Вологодско-Пермской летописи (ее первая редакция датируется 1499 г.) говорится, что Ахмат в ходе переговоров, имевших место во время «стояния на Угре», заявлял следующее: «пришол яз Ивана дѣля, а за его неправду, что ко мнѣ не идет, а мнѣ челом не бьет, а выхода мнѣ не дает девятой год»^{881}. Данное сообщение было подвергнуто сомнению В. Д. Назаровым, который пишет по его поводу: «Это, конечно, неточно. Выход… регулярно шел в Орду с начала 70-х годов XV века». Основанием для такого вывода являются летописные сообщения об обмене Ивана III и Ахмата посольствами в середине 70-х гг. Дань перестали платить, по мнению В. Д. Назарова, в 1479 г. Аргументом в пользу такой датировки выступает известие другого летописного рассказа о событиях 1480 г. (дошедшего в составе Львовской и Софийской II летописей XVI в., но восходящего к концу 80-х гт. XV в.), согласно которому москвичи упрекали Ивана III: «Егда ты, государь князь великий, над нами княжишь в кротости и в тихости, тогда нас много в безлепице продаешь, а нынеча сам разгневив царя, выходу ему не платив, нас выдаешь царю и татаром»^{882}.