Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948–1953 гг.

Последней каплей стал отказ югославов предоставить советским специалистам информацию о состоянии югославской экономики. Эта процедура была почти рутинной, но годом ранее в Белграде было принято решение о запрете выдавать эту информацию без специального разрешения, которое теперь следовало запрашивать в высших инстанциях. Югославы мотивировали это нововведение тем, что без строгого контроля происходило нежелательное распыление такого рода сведений. Именно в высшие инстанции и были вынуждены отныне обращаться советские представители, хотя прежде советские специалисты всегда имели свободный доступ к такой информации[36].

Рубежным днем в советско-югославских отношениях стало 18 марта 1948 г. В этот день Молотов направил югославскому руководству две телеграммы. Одна из них касалась отказа югославов предоставлять советским советникам экономическую информацию[37]. Вторая, отправленная по поручению Сталина как председателя Совета министров, была прямо связана с первой, но в ней уже говорилось о том, что отказ в предоставлении экономической информации правительство СССР рассматривает как «акт недоверия к советским работникам в Югославии и как проявление недружелюбия в отношении СССР», что заставляет его немедленно отозвать всех советских и гражданских специалистов из Югославии[38]. Одновременно югославская сторона уведомлялась об отзыве военных советников и инструкторов.

18 марта в ОВП ЦК ВКП(б) справкой о Югославии была открыта весенняя серия информационно-аналитических материалов о состоянии дел в компартиях «братских» стран. (В течение двух последующих недель появились справки о компартиях Венгрии, Польши и Чехословакии.) Называлась эта справка, в отличие от предыдущих, уже иначе, а именно: «Об антимарксистских установках руководителей компартии Югославии в вопросах внешней и внутренней политики». Если предположить, что этот объемный материал готовился не одну неделю, то, скорее всего, «решение по югославским товарищам» было принято накануне или в ходе февральской встречи в Москве. Возможно, это было еще раньше – 31 января, когда Молотов направил югославскому руководителю письмо, в котором строго «выговаривал» за намерение послать дивизию в Албанию.

В справке, состоящей из пяти обвинительных пунктов, говорилось о пренебрежении КПЮ марксистской теорией, переоценке достижений в развитии Югославии по пути к социализму и, главное, об игнорировании Советского Союза как решающей силы «лагеря демократии и социализма». Выводы, сделанные ее авторами Л. С. Барановым, В. В. Мошетовым и В. И. Лесаковым, давали кремлевскому руководству возможность опираться на мнение «экспертов» в принятии любых, в том числе и кардинальных решений. В справке констатировалось, что лидеры югославской компартии не являются марксистами, «допускают серьезные политические ошибки, выражающиеся в недоброжелательном отношении к Советскому Союзу и братским компартиям. Эти ошибки превращают их в подголосков буржуазии в проведении внутренней и внешней политики страны, что таит в себе большие опасности для дальнейшего развития и построения социализма в Югославии»[39].

Трудно было представить, что, выступая с обвинениями такого характера, Кремль сможет договориться о чем-то с Тито и его окружением, которые, конечно, оставались марксистами, но стремившимися к защите национальных интересов своей страны, казалось, даже ценой конфликта с кремлевским руководством. Такая позиция не могла устроить Сталина, который в духе существующей внутри «лагеря» иерархии отношений рассматривал страны «народной демократии» не в качестве равноправных и свободных союзников, а скорее как послушных вассалов. Начиная с этого дня, югославское руководство пыталось доказать советской стороне свое право отстаивать собственную точку зрения на возникшие разногласия, но непременно подчеркивая свою безусловную лояльность Кремлю и готовность выполнять его «советы» и поручения, а также исправлять ошибки, но только те, которые они сами сочтут таковыми. Это уже относилось к сфере партийной практики КПЮ и внутренней политики югославского государства. Вероятно, всё это вызывало бесконечное раздражение у кремлевского руководства, которое считало, что любая их критика требовала немедленного удовлетворения. В случае с Югославией Сталин столкнулся с чем-то новым для себя. Он не ожидал, по всей видимости, от Тито и его товарищей такого бескомпромиссного отстаивания своей точки зрения, рассчитывая, что югославы будут вести себя в соответствии с принятой в системе партийной дисциплиной и иерархическими принципами. Отсюда такое стремительное разрастание конфликта с переносом его на межгосударственный уровень и подключением к нему всех советских сателлитов. Какая форма покаяния была нужна Кремлю, точно неизвестно, но ясно, что не простая партийная самокритика. По всем признакам кремлевские лидеры уже хотели смены руководства КПЮ. Через два месяца в Бухаресте, в резолюции Коминформа это «пожелание» будет окончательно сформулировано.