Москва Икс

— Ренессанс, ну, свой звездный час, эпоху рассвета. Стремительный взлет карьеры. Дослужился аж до уборщика. Что ж, это похвально… Это заслуживает уважения… Долго старался, и вот он, — результат.

Сурен потупил взгляд, он понимал, что достойно ответить нельзя и чувствовал, как со дна души поднимается ярость, которую он плохо контролировал, казалось, красная пелена, похожая на туман, застилает глаза, сквозь этот туман он наблюдал за старпомом, который продолжал что-то говорить, жестикулировать. Вон на столе возле вазочки с яблоками столовый нож, ручка из мельхиора, а лезвие, между прочим, стальное. Сурен сделал над собой усилие, стал смотреть в сторону, но проклятый нож притягивал взгляд, вроде бы, безобидная бытовая мелочь, годится, чтобы яблоки нарезать или почистить, но и по горлу чикнуть, если под рукой нет ничего лучше, — тоже сойдет.

— И часто тебя списывали на берег, ну, за пьянство?

Сурен пожал плечами, ответ был наготове:

— Скрывать нечего, — было. Но, товарищ старший помощник, я с этим давно завязал.

— Пьянство — это корень зла, — сказал Свиридов. — Вот ты и ходишь почти до сорока лет в уборщиках… С Тихоокеанского флота сумел к нам перевестись, — и то ладно. Ну, работай, не возражаю. Но если один раз из увольнения на берег придешь датый, — на снисхождение не рассчитывай. У меня рука тяжелая.

— Что вы сказали? — переспросил Сурен.

Он почувствовал, как пальцы сжались в кулаки, он сделал полшага вперед. Мелькнула мысль: чтобы справиться со старпомом никакой нож не потребуется, можно все сделать голыми руками, всего за несколько секунд, — поставить его на колени и свернуть шею. Сурен набрал полную грудь воздуха, — и снова отпустило, туман немного разошелся, будто ветерком дунуло…

— Я говорю — рука тяжелая. Кто познакомился поближе с моим кулаком, долго его не забудет. А потом на берег спишем, с концами. Ясно?

Сурен задержал дыхание и молча кивнул.

— И запомни: обращаться к капитану или кому-то из командного состава со всякими риторическими вопросами или жалобами — не сметь. Только ко мне.

— Спасибо, товарищ старший помощник, за доверие, — выдавил из себя Сурен, чувствуя внутреннюю дрожь. Хотелось подойти к старпому и врезать ему так, чтобы в свой шкаф влетел, и там остался навсегда. — Обращусь только к вам.

— Видишь, мою каюту? Еще раз осмотрись и запомни — ни пылинки, ни соринки. Вот так здесь все должно блестеть и сиять каждый день, в праздник и в будни. Правда, на корабле праздников не бывает. Особенно это касается уборщиков. У матросов — вахта, они свое отбомбили, — и отдыхать. А тебе спать некогда будет. Что ж, эту дорогу ты сам выбирал.

Сурен глубоко вздохнул, задержал воздух в груди. Каюта была просторной, здесь стояла широкая кровать с высокой полированной спинкой, накрытая атласным стеганым покрывалом, голубым, с морскими звездами и раковинами, — это покрывало не казенное, оно куплено на свои кровные где-нибудь в теплых странах или в Европе. Диван с мягкими подушками, сервант с импортной посудой, на полу шерстяной ковер, — это уже имущество казенное. Свиридов немного поупражнялся в остроумии и подвел итог, — достал из ящика письменного стола несколько листков, где расписаны обязанности судового уборщика, пожелал удачи и дальнейшего стремительного взлета по службе.

Сурен вышел за дверь, взвалил на плечи рюкзак, взял чемодан, — теперь надо найти боцмана, познакомиться. Он поднялся наверх, дверь на капитанский мостик закрыта, он снова спустился на другой уровень, потом еще ниже, посмотрел расположение кают матросов и мотористов, вернулся на палубу. Боцманом оказался немолодой дядькой с мясистым красным лицом по фамилии Лазарев. Одетый для такой погоды довольно легко, в рабочую куртку и прорезиненный плащ, он крутился на главной палубе, руководил погрузкой мешков.

Даже ветер не разгонял запах солярки и крепленого вина, витавший вокруг боцмана. Он глянул на Сурена неприветливо и немного удивленно, наверное, он ждал не красивого молодого мужчину, а какого-нибудь дядьку неопределенного возраста, посиневшего от пьянства. Лазарев сдвинул на лоб козырек фуражки и велел ждать. Когда освободился, повел нового уборщика в темноватую кладовую, комнату в конце коридора рядом с душевой, где хранили тряпки, ведра, два пылесоса, пакеты с хлоркой и бутылки с моющими средствами. Потом потащил в каптерку, подобрал Сурену куртку, свитер и штаны, не новые, но и на заднице не светятся. Вложил в ладонь ключ от кладовки и каюты, и буркнул:

— Если не знаешь, — запомни. Мне подчиняются все матросы и мотористы. И ты со своими тряпками и вениками. Мой приказ — закон. Поэтому не советую бегать наверх к начальству с жалобами или просьбами. Есть вопросы, — решай со мной.