Москва Икс

Кольцов сходил в душ, вернулся, сел на койку и решил вздремнуть хоть полчаса, но в дверь постучали, на пороге возник врач Ефимов, одетый в свитер и матерчатую синюю куртку, он выглядел так, будто с минуты последней встречи, со вчерашнего дня, постарел на десять лет, кожа серая, а на щеках пегая щетина и странный румянец, — пятнами. Врач осмотрелся, нет ли кого в коридоре, вошел в каюту, закрыл дверь на крючок и сел за столик, — другого места не было. Видимо, он провел беспокойную ночь и, съедаемый страхом, ополовинил запас спиртного. Он потянулся к громкоговорителю, сделал громче музыку.

— Слушайте… Вы в курсе того, что происходит?

— Ну, я же не капитан, мне никто ничего не докладывает…

— Тогда я это сделаю. На судно поднялись какие-то геологи… Странные типы, которые совсем не похожи на геологов. И я боюсь, что ваша история с контрабандой, этими коробками, спрятанными у меня в каюте, и эти мужчины, ну, все это как-то связано. Это ведь не к вам гости?

— Думаю, что нет, — покачал головой Кольцов. — Я не привык к такому вниманию. Не бойтесь.

— Не хочу, чтобы эти коробки оставались у меня хотя бы одну лишнюю минуту. Заберите их немедленно. Я выполнил свою часть уговора. А вы остались должны мне две тысячи рублей.

Беспокойные руки доктора все время двигались, пальцы ощупали горячий лоб, щеки, подбородок, заросший щетиной, жилистую шею, стали шарить по штанам и куртке, словно проверяли, прочные ли швы и материал, не порвался ли. Руки не могли успокоиться, тогда доктор сцепил ладони замком.

— Не паникуйте, иначе все сами же испортите, — сказал Кольцов. — Люди видят, в каком вы состоянии. Мы рассчитаемся прямо сейчас. А коробки пока придется подержать у вас. Посмотрите на мою каюту. Где мне все это прятать?

— Господи, это меня не касается. Мы так не договаривались. Вы понимаете, что эти люди, так называемые геологи, могут ввалиться ко мне. Они найдут ваши коробочки, снимут меня с судна и отправят обратно в СССР, — под конвоем. А потом в «Ленинградской правде» опубликуют заметку под заголовком «Судовой врач оказался контрабандистом». Или что-то в этом роде. Я потеряю жену, детей, ленинградскую прописку. Окажусь в Воркуте, на какой-нибудь стройке народного хозяйства. И до старости буду катать тачку по зоне. Да, за миску баланды и кусок хлеба. Там, в Воркуте, и сдохну.

— Доктор, не фантазируйте. В иностранном порту вас никто не тронет. Никому не нужен лишний шум и скандал. И в Питер не отправят в наручниках.

Кольцов полез в шкаф, разорвал подкладку куртки, достал пачку денег сотенными купюрами, перетянутую аптечной резинкой, отсчитал три тысячи.

— Вот вам тысяча сверху. Эта компенсация поможет вам успокоиться? Позже я выдам еще некоторую сумму. Что-то вроде премии. Ну, за риск. За ваше мужество, героизм и все такое.

Ефимов пересчитал деньги и сунул их во внутренний карман куртки, — руки успокоились. Врач потянулся к газете, лежавшей на столике, хотел посмотреть, свежая ли, взгляду открылись два кухонных ножа, лежавших на столике. Врач что-то решил про себя и снова позеленел от страха, пятна румянца пропали.

— Ваше? — спросил он. — Зачем это?

— Колбаску порезать.

Кольцов убрал ножи с глаз долой. На столе появилась бутылка водки, Кольцов налил грамм сто пятьдесят, доктор выпил мелким глотками, закашлялся.

— В любом случае заберите свои коробочки, — сказал он. — У меня от страха голова идет кругом. Проклинаю тот день, когда согласился на эту авантюру. Все оказалось хуже, чем я думал. Если бы не долги…

Кольцов сунул доктору рюкзак, в него надо сложить все коробки, чтобы потом не искать их по тайникам, и пообещал забрать все вечером, раньше не получится, затем выпроводил Ефимова из каюты и запер дверь.

* * *

Когда стало темнеть, столовая опустела, Кольцов почувствовал, что устал, он на ногах с утра, почти без отдыха, за весь день почти ничего не ел. Он присел к столу, намазал горчицей засохший кусок хлеба и стал жевать, он думал, что все складывается плохо, хуже некуда. Гэбешники дотянулись и сюда, достали в тот момент, когда казалось, что свобода рядом, но шанс спастись еще остается, — до Роттердама десять часов ходу, надо исхитриться и прожить эти десять часов, большего не требуется. Он услышал тяжелые шаги, в столовую вошел боцман Сергей Лазарев.

— Вы не ужинали? — спросил Кольцов. — Сейчас организую.

Лазарев махнул лапой, не надо, сиди. Повесил на крючок мокрый плащ, присел напротив, пахнуло мазутом и крепленым вином. Он достал клетчатый платок и вытер с физиономии, кирпично-красной, капли воды.

— Ты вот что, послушай сюда, — Лазарев говорил тихо. — Один знакомый просил присмотреть за тобой. И твоими друзьями. Ну, чтобы вы не проспали и сошли на нужной остановке. Но видишь, как все оборачивается… Пассажиров прибавилось.

Кольцов никогда бы не подумал, что боцман, этот пьяница и матерщинник, и есть тот самый человек, который может помочь в трудной ситуации.